138 – 133 гг. до н.э.: Разрыв Манцинова договора (Simon H.)

Сообщение о катастрофе, постигшей римское войско, и заключенном Манцином договоре, произвело неслыханную сенсацию. Ужас и облегчение одновременно охватили всех тех, у кого в Испании находились родственники или друзья. Возмущение царило в сенате, который уже столько лет занимался войной против Нуманции, — положение, как казалось, разрешилось не в пользу Рима¹. Первой реакцией на происшедшее было отстранение от командования консула, а заодно его квестора и офицеров, которые вместе с ним участвовали в заключении договора. Они были вызваны в Рим для отчета. Командование в Ближней Испании было поручено другому консулу этого года, Эмилию Лепиду (App. Iber., 80, 348). Очевидно, уже настала осень, когда он прибыл в Испанию. Вместе же с Манцином в Рим отправилось нумантинское посольство, поскольку договор еще оставался под вопросом (App. Iber., 80, 349; Dio Cass., XXIII, 79; Oros., V, 5, 3).

В Риме в связи с испанскими событиями вспыхнули жаркие споры. Их предметом был заключенный без разрешения сената (Cic. De off., III, 109; App. Iber., 83, 360) договор и, следовательно, деятельность заключивших его, в случае же расторжения договора вставал вопрос о том, как поступить с последними. Формальные категории при рассмотрении этого вопроса достаточно прояснились в ходе дискуссии по поводу Помпеева договора. На сей раз, однако, ситуация была вполне однозначной, случай — даже более тяжелым. Как собирался Рим разобраться с последствиями катастрофы, в результате которой потерял войско во главе с одним из консулов и спас его только благодаря заключению однозначно невыгодного для римлян договора?

Насколько позволяет судить хронология переговоров в Риме, решающие постановления сената и народного собрания были приняты уже в 136 г., после вступления в должность новых консулов (Cic. De off., III, 109; De rep., III, 28)². На консульских выборах, которые проводил еще Эмилий Лепид³, высшая государственная должность досталась Луцию Фурию Филу⁴ и Сексту Атилию Серрану⁵. Из них первый был одним из самых известных сторонников Сципиона Эмилиана⁶, другой, насколько можно судить, занимал те же позиции, что и его коллега (Cic. De off., III, 109)⁷. Однако поздняя дата принятия решения не доказывает того, что официальные переговоры в сенате могли начаться намного раньше. Прежде всего, речь идет о выяснении обстоятельств. Нумантинские послы, которые прибыли в Рим одновременно с Манцином, были оставлены за пределами померия в храме Беллоны⁸, чтобы показать им, что вопрос об их статусе (враги или друзья), еще не решен. Однако обычные подарки, полагавшиеся гостям, были им вручены (Dio Cass., XXIII, 79; см. выше, с. 62—64). Манцин и его друзья (кто именно, мы не знаем, но которых если не по личным, то по объективным причинам нужно искать в кругу друзей Тиберия Гракха) прежде уже изложили свою точку зрения. Манцин совершенно не отрицал, что заключил договор (Veil. Pat., II, 1, 5), и требовал от сената его признания. Он не оправдывался, но указывал на два обстоятельства: во-первых, если бы римское войско не капитулировало, оно было бы непременно уничтожено, но благодаря заключению договора спаслось; теперь надо руководствоваться в своих суждениях не нынешним безопасным положением, а помнить об опасности, в которой находились тогда солдаты. Решающее значение имеет не то, что должно было сделать, а то, что возможно (Dio Cass., XXIII, 79, 2; Quintil., VII, 4, 12). Во-вторых, сенат должен учесть, что по условиям договора римляне не потеряли ничего из того, чем владели в Испании до сих пор (Dio Cass., XXIII, 79, 2). Дополнительным аргументом было, видимо, и то, что и предшествующие походы против нумантинцев стоили больших потерь и что добыча в случае победы, которая казалась упущенной, была бы сравнительно небольшой⁹.

Нумантинцы не раз получали слово в сенате. Во время первого своего выступления они ссылались на договор, который они заключили с Манцином и который наряду с консулом скрепили клятвами его квестор и военные трибуны (App. Iber., 83, 359). Послы исходили из общего хода развития отношений между Римом и Нуманцией (Dio Cass., XXIII, 79, 3) и ссылались на то, что отношения эти до 153 г. и затем вновь в период между 151 и 143 гг. были хорошими. Кроме того, они возлагали на римлян ответственность за войну, причиной которой стала несправедливость римлян. На что они намекали, нам неясно, поскольку прежняя традиция ничего подобного не знает. Само собою разумеется, нумантинцы упомянули нарушение Помпеева договора. В заключение они потребовали ратификации Манцинова договора, поскольку свои обязательства, связанные с ним, выполнили, т. е. дали свободный проход римскому войску.

Для тех кругов сената, которые еще раньше требовали лишить Манцина командования и добились этого, было очевидно, что честь Рима не допускает признания договора¹⁰ и что его виновника, консула, как и тех, кто участвовал в его заключении, следует выдать врагу. Второе было необходимо, поскольку благодаря этому боги отведут вину за нарушение договора от Рима, возложив ее на непосредственных виновников¹¹. В качестве решающего примера приводилось поведение сената после катастрофы, постигшей римскую армию в Кавдинском ущелье в 321 г.¹² Тогда враги, в чьих руках оказалось римское войско, также воспользовались моментом к своей выгоде, вынудив римлян пойти на мирный договор. Сенат тогда расторг договор и всех должностных лиц, участвовавших в его заключении, выдал самнитам, которые их, естественно, не приняли. В целом можно наблюдать, что в 137 г. события в Риме протекали примерно так же, как это описано у Ливия¹³. Очевидно, данная версия представляет собой легенду, которая оформилась почти за 200 лет, прошедших с тех времен, чтобы уменьшить позор для Рима. На деле же римляне при заключении договора должны были выдать самнитам молодых аристократов в качестве заложников (Liv., IX, 5, 5: 600 всадников) и не могли думать о немедленном возобновлении войны. Война разгорелась, по сути, лишь несколько лет спустя, хотя и в иных условиях. Однако для противников Манцинова договора сия легенда была примером достойного поведения предков в аналогичной ситуации. Зимой 137—136 гг. они энергично требовали от сената последовать этому примеру (Plut. Tib. Gr., 7, 2). Выразители взглядов этих graves et severi patres, «строгих и суровых сенаторов», по выражению Цицерона (De har. resp., 43), нигде не названы, но к числу таковых, судя по их поведению в остальном, можно с уверенностью отнести Публия Корнелия Сципиона Назику и Публия Корнелия Сципиона Эмилиана¹⁴, причем последнего — несмотря на его родство с Тиберием Гракхом¹⁵. Авторитет этих людей и возмущение поражением римской армии склонили большинство сената на их сторону¹⁶.

К этому времени речь для тех, кого это затрагивало в первую очередь, могла идти лишь о том, чтобы спасти то, что можно было спасти¹⁷. Манцину пришлось прежде всего доказывать свою безупречность. Что касается его вины за понесенное поражение, то в качестве главной причины такового он не без оснований указывал на плохое состояние войска, которое ему передал Помпей (App. Iber., 83, 359; ср.: Val. Max., II, 7, 1; Auct. de vir. III., 59, 1). Вообще, как уже упоминалось, имя Помпея вновь всплыло во время дискуссии. Смысл этого легко понять: либо случай с Помпеем рассматривался в качестве прецедента и тем самым Манцин избавлялся от выдачи врагу, либо необходимо было вторично добиваться наказания Помпея и, связав судьбу этих двух людей, привести в движение сторонников Помпея, чтобы они, спасая последнего, заступились и за Манцина. Однако Помпею вновь удалось избежать кары (App. Iber., 83, 360), тогда как Манцин не сумел воспользоваться тем, что его случай был отчасти схож с помпеевым (Oros., V, 4, 21). Им не удалось согласовать свои интересы, в том числе, по-видимому, и из-за разницы в характерах (Cic. De rep., III, 28; De fin., II, 54; Veil. Pat., II, 1, 5). Манцин упрекал римлян, говоря, что поражение, постигшее их в год его консульства, является искуплением нарушения договора, заключенного Помпеем (App. Iber., 83, 359). К сожалению, остается неясным, что, по его мнению, навлекло кару богов — нарушение договора или то, что виновник этого не был выдан врагу. Однако Манцин, ведя себя таким образом, готов был рискнуть всем (Cic. De off., III, 109; De rep., III, 28).

Иначе строил свою защиту Тиберий Гракх. По-видимому, он с самого начала отрицал — вероятно, как и консул, — что выдачей заключивших договор народ совершит акт искупления¹⁸. Само собою разумеется, что он до последней возможности пытался добиться признания договора (Plut. Tib. Gr., 7, 5). Однако для него речь шла здесь о собственной чести, поскольку он был тем, кому нумантинцы — отчасти благодаря и его отцу — оказали доверие. В глазах же противников договора именно потому, что последний был заключен через посредничество Тиберия, он был особенно виновен (Oros., V, 8, 3; Plut. Tib. Gr., 7, 1 — 4; Quintil., VII, 4, 13; Dio Cass., XXIV, 83, 2; Flor., II, 2, 2 = III, 14, 2; Veil. Pat., II, 2, 2).

Для Гракха эти нападки едва ли были неожиданностью. Если бы его противники взяли верх, это могло бы означать для него преждевременный конец многообещающей карьеры¹⁹. Тогда, чтобы защититься от обвинений, он свалил ответственность на Манцина — как то уже сделало общественное мнение (Plut. Tib. Gr., 7, 1) — и объяснил, что действовал по поручению консула, что, естественно, было правдой²⁰. За предшествующее же поражение квестор ответственности не нес.

Нумантинцы также получили еще одну возможность высказаться — до или после решающего голосования, неясно. Они объяснили, что образ действий римлян, по их мнению, недопустим с точки зрения ни богов, ни людей. Кровью одного человека не может быть искуплено клятвопреступление (Veil. Pat., II, 1, 5). Римляне должны либо признать договор, либо вернуть всех тех, кого нумантинцы отпустили под залог мира²¹. Во всяком случае, нумантинцы заявили, что они не примут Манцина или тех, кого им выдадут.

Между тем начался 136 г., и срок полномочий магистратов предыдущего года истек. Заседанием сената, на котором было, наконец, принято решение, руководил Луций Фурий Фил (Cic. De rep., II, 28). Сенат рекомендовал народу расторгнуть договор и выдать врагу тех, кто его заключил²², причем всех. Оба консула, Луций Фурий Фил и Секст Атилий Серран, предлагали народному собранию соответствующие законопроекты — очевидно, отдельно о Манцине и об остальных²³.

В соответствии с занятой им ранее позицией Манцин сам одобрил предложение о своей выдаче нумантинцам (Cic. De off., III, 109; De rep., III, 28). Гракх, напротив, указывал народу на две излагавшихся выше причины, по которым выдача его и его товарищей выглядела необоснованной. Народ в соответствии с постановлением сената принял решение о расторжении договора и выдаче Манцина²⁴, тогда как о Гракхе и прочих упомянутых в законопроекте речь не шла²⁵.

С началом благоприятного сезона Фурий Фил отправился в Испанию в сопровождении Манцина и, несомненно, нумантинских послов. После того как Фурий принял войско от Эмилия Лепида, он оставил Манцина перед Нуманцией для выдачи²⁶. Фециалы²⁷ — их представитель pater patratus, «священный посол» (Cic. De orat., I, 181; II, 137; Pro Caec., 98) — вывели бывшего консула нагим, с руками, связанными за спиною пеньковой веревкой (Oros., V, 4, 21; Veil. Pat., II, 1, 5; Plut. Tib. Gr., 7, 4; App. Iber., 83, 361; Lucil., 1324-1325M²⁸), перед воротами Нуманции и произнесли положенные слова (ср.: Liv., IX, 10, 9). Нумантинцы, видимо, повторили им свой отказ принять выданного и наверняка объяснили, почему так поступают. Тем не менее Манцину пришлось целый день простоять у стен города, являя собою печальное зрелище и для врагов, и для римского войска (Oros., V, 4, 21; ср.: Val. Max., I, 6, 7; II, 7, 1). Неприятность положения усиливало то, что Квинт Помпей, состоявший легатом при войске Фурия, отговорился болезнью, «чтобы своим присутствием при выдаче (deditio) не раздражать нумантинцев»²⁹. С наступлением ночи после совершения ауспиций Манцин был возращен в лагерь (Auct. de vir. III., 59, 4). Вопрос об искуплении вины римского народа за нарушение договора остался нерешенным (ср.: Liv., IX, И, 13). Манцин вернулся в Рим. Когда он хотел занять свое место в сенате, народный трибун Публий Рутилий заявил протест (Cic. De orat., I, 181)³⁰. Среди знатоков права разгорелся спор, лишился ли Манцин гражданских прав после выдачи, пусть даже и не принятый врагом³¹. Закон в конце концов, решил вопрос — не по политическим ли мотивам? — в его пользу в том смысле, что гражданские права он за собою сохранил, но свое место в сенате, по-видимому, потерял³².

Сам Манцин, по-видимому, считал свою судьбу несчастливой, но не видел в ней ничего постыдного (так у Плутарха: Tib. Gr., 5, 1—2). Во всяком случае, его честь, как он сам полагал, осталась незапятнанной. Позднее Манцин поставил статую, которая изображала его выдачу нумантинцам (Plin. NH, XXXIV, 18). Последующие поколения римлян также с уважением относились к поведению Манцина (Veil. Pat., II, 1, 5: verecundia; Cic. De off., III, 109: более честный, чем Помпей; De orat., I, 181: «муж достойнейший и знатнейший (nobilissimus atque optimus vir)»). Цицерон восхвалял его чувство чести (pudor), порядочность (probitas), верность слову (fides)³³.

Однако для дальнейшего хода римской истории дискуссия вокруг Манцинова договора имела далеко идущие последствия. Неясной оставалась пока позиция Сципиона Эмилиана. О его первоначальном отношении к Манцину мы ничего не знаем, но кое-что известно о его отношении к Тиберию Гракху. Оно определялось, с одной стороны, тем, что Сципион был его родственником и благодаря браку (по-видимому, несчастливому) находился в свойстве с ним, а с другой, был известен как противник тех, с кем Гракх сотрудничал на политическом поприще, отчасти связанный с ними родственными отношениями; позднее эти люди оказали ему помощь в предпринимавшихся им попытках реформ. Цицерон называет их всех в одном пассаже (De rep., I, 31) зачинщиками раздора в римском народе. На первое место он ставит консула 131 г. Публия Лициния Красса Дивеса Муциана³⁴ и консула 143 г., цензора 136 г. Аппия Клавдия Пульхра, затем консула 143 г. Квинта Цецилия Метелла Македонского и консула 133 г. Публия Муция Сцеволу³⁵. Ни для Манцина, ни для признания заключенного им договора Сципион ничего не сделал (Plut. Tib. Gr., 7, 5). Не вступился он, по-видимому, и за самого Гракха. Все это навлекло на него новые нападки³⁶.

Что касается реформаторской политики Гракха, то ее причиной было неудовлетворительное состояние дел (ср.: Plut. Tib. Gr., 9, 4; Flor., II, 2, 3 = III, 14, 2). Однако если говорить о персональной составляющей этой политики, то события, связанные с Манциновым договором, имели для нее огромное значение. В результате трения между различными группировками обострились до такой степени, что не брались в расчет соображения, которые при других обстоятельствах, видимо, мешали решению насущных вопросов, таких как аграрная проблема (Cic. Brut., 103; De har. resp., 43; Oros., V, 8, 3; Flor., III, 14, 2; Veil. Pat., II, 2, 1-2; Dio Cass., XXIV, 83, 2-3).

Победа, которую одержали противники Манцинова договора в 136 г., серьезно подорвала их моральный авторитет. В пользу этого свидетельствует, по-видимому, оценка Манцина у Цицерона. Оживление сил, потерпевших неудачу в 136 г., было лишь делом времени. Предметом крупнейших раздоров стал аграрный вопрос. В 133 г. час настал: в отсутствие Сципиона Эмилиана его противники Публий Муций Сцевола и Тиберий Семпроний Гракх были избраны на должности: первый — консула, второй — народного трибуна³⁷. Позволю себе высказать предположение, что не случайно это произошло именно в данный момент. Уже переговоры о воинском наборе и денежных средствах для испанской войны показали, как мало друзей у Сципиона в сенате (Plut. Apopht. Scip. Min., 15). Наконец, его отсутствие, несомненно, облегчило карьерные успехи противников. В этом отношении примечательно, что в решающий момент не нашлось магистрата, который бы выступил против партии реформ, и инициативу взял на себя Публий Корнелий Сципион Назика, бывший тогда частным лицом.

Таким образом, испанские войны не только вызвали серьезную проблему обезлюдения в сельской местности³⁸ — в ходе ее обострились и трения между представителями нобилитета³⁹, и, в конце концов, решающая борьба за Нуманцию в связи с отсутствием Сципиона дала сигнал для начала внутриполитической борьбы⁴⁰.

Примечания:

[1] Plut. Tib. Gr., 7, 1-2; App. Iber., 80, 348; Oros., V, 8, 3; Flor., I, 34, 7 = II, 18, 7. «Ненависть из-за Нумантинского договора (invidia Numantini foederis)» была направлена против Манцина (Cic. De orat., I, 181) и Тиберия Гракха (Cic. De har. resp., 43; Brut., 103).
[2] Ср.: Nissen H. Die Caudinische Friede // Reinische Museum f?r Philologie. Bd. 25.1870. S. 51.
[3] См.: M?nzer F. R?mische Adelsparteien und Adelsfamilien. S. 241.
[4] См.: M?nzer F. Furius (78) // RE. Bd. VII. 1912. Sp. 360.
[5] См.: Klebs E. Atilius (69) // RE. Bd. II. 1896. Sp. 2098; Broughton T. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. Vol. I. New York, 1951. P. 465.
[6] Один из главных участников диалога Цицерона «О государстве», например, I, 17.
[7] По мнению Т. Р. С. Броутона, Атилий командовал флотом при Сципионе во время осады Карфагена, ср.: Арр. Lib., 543 (см.: Broughton Т. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. Vol. I. P. 465).
[8] Ср.: Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 51.
[9] По-видимому, 74-й фрагмент Клавдия Квадригария хорошо вписывается в этот контекст: «Они (друзья Манцина. — Г. С.) вспоминали прежде войну, в которой сами участвовали (qui prior bellum, quod cum his gestum erat, meminissent)».
[10] Этот договор они определяли как «позорнейший» (foedus turpissimus: Oros., V, 4, 20; аналогично у Веллея Патеркула: Veil. Pat., II, 1, 4; II, 90, 3; Val. Max., I, 6, 7); «постыдный» (flagitiosum: Auct. de vir. III., 64, 1; dedecus flagitii: Flor., I, 34, 7 = II, 18, 7); «бесславный мир» (pax ignominiosa: Liv., per. 55; infamis: Eutrop., IV, 17, 1); «позорнейший мир» (????????? ???????: App., Iber., 80, 348); «позорный договор» (??????? ????????: 83, 360); «все содеянное было признано страшным позором для римлян» (? ??? ????? ?? ????? ??? ????????????? ??? ‘?????: Plut. Tib. Gr., 7, 1).
[11] Plut. Tib. Gr., 7, 2; Eutrop., IV, 17, 1. В целом мысль об искуплении упоминают Цицерон (Pro Саес., 98); Ливий (per. 56); Флор (1,34,7 = 11,18,7).
[12] Liv., IX, 4—II. Весь комплекс вопросов рассматривает X. Ниссен в указанной выше статье (Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 1—65). Кавдинскую катастрофу в данной связи упоминают Флор (И, 18, 7), Веллей Патеркул (II, 1, 5), Плутарх (Tib. Gr., 7, 2), Аппиан (Iber., 83, 360).
[13] Ср.: Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 60.
[14] Plut. Tib. Gr., 7, 5; ср.: Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 52.
[15] Родство в этой связи упоминают: Auct. de vir. III., 64, 1; Veil. Pat., II, 2,1; Plut. Tib. Gr., 7, 5.
[16] Так у X. Ниссена (Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 52).
[17] Ibid. S. 51: на втором заседании сената.
[18] Liv., IX, 8, 13 и сл. По X. Ниссену (Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 55) Тиберий Гракх позаимствовал этот тезис из речей народных трибунов 321 г.
[19] Ср.: Nissen H. Die Caudinische Friede. S. 53.
[20] Mart. Cap., V, 456; Quintil., VII, 4, 13. Плутарх обходит молчанием вопрос о том, как далеко зашел в своих оправданиях Гракх и какие аргументы он использовал в свою защиту. Вопрос этот был весьма щекотливым, если иметь в виду как Манцина, так и нумантинцев.
[21] Oros., V, 5, 3. Ср.: Liv., IX, 8, 14, где участвовавшие в заключении Кавдинского мира народные трибуны приводили тот же самый аргумент, который, однако, затем был дискредитирован тем, что трибуны сами хотели выпутаться из затруднения. То, что Ливий, несмотря на общее апологетическое содержание рассказа, разделял эту мысль, вытекает, как мне кажется, из цитированного выше на с. 200 заключительного пассажа (IX, 11, 13).
[22] Решение сената о расторжении договора и выдаче Манцина упоминают следующие источники: Cic. De off., III, 109; Oros., V, 4, 21; Eutrop., IV, 17, 1; Auct. de vir. III., 59, 4; Veil. Pat., II, 90, 3 (и расторжение договора, и выдачу); Cic. De har. resp., 43; Mart. Cap., V, 456 (только расторжение); Cic. De orat., I, 181 (только выдачу).
[23] Во всяком случае, это не мог быть один законопроект, поскольку народ мог его либо принять, не подвергая изменениям, либо отклонить (об ограниченной компетенции народного собрания см.: Meyer Ernst. R?mischer Staat uns Staatsgedanke. Z?rich, 1948. S. 187—189). Цицерон (De rep., III, 28) упоминает в связи с внесением законопроекта только Фурия Фила — из соображений композиции, ибо это исходит из уст самого Фурия.
[24] Манцин недвусмысленно назван у Цицерона (De off., III, 109), Флора (I, 34, 7 = II, 18, 7), Евтропия (IV, 17, 1), Плутарха (Plut. Tib Gr., 7, 3 sqq.; о поддержке Тиберия Гракха Сципионом Эмилианом также см.: Bilz K. Die Politik des P. Cornelius Scipio Aemilianus. Diss. Wiirzburg, 1935. S. 54), менее ясно — у Диона Кассия (XXIII, 79, 3), Аппиана (Iber., 83, 360) и Марциана Капеллы (V, 456).
[25] Auct. de vir. III., 64, 2: благодаря красноречию Гракха; Plut. Tib. Gr., 7, 3—4: благосклонность и рвение народа по отношению к Тиберию.
[26] Подробнейшим образом — у Орозия (V, 4, 21), Фурий назван у Аппиана (Iber., 83, 361). Кроме того, без подробностей выдача упоминается в следующих источниках: Cic. De off., III, 109; top., 37; Liv., per. 56; Obseq., 24; Flor., II, 18, 7; III, 14, 2; Eutrop., IV, 17,1; Auct. de vir. III., 59, 4; Veil. Pat., II, 2, 1; Val. Max., I, 6, 7; II, 7, 1; Dio Cass., XXIII, 79, 3; Dig., L, 7,17; Min. Fel., 26, 3; Plin. NH, XXXIV, 18. О том, что Манцин не был принят нумантинцами: Cic. Тор., 37; Liv., per. 56; Auct. de vir. III., 59, 4; Veil. Pat., II, 1, 5; Dig., L, 7, 17.
[27] Veil. Pat., II, 1, 5. Ср.: Samter E. Fetialen // RE. Bd. VI. 1909. Sp. 2259-2265.
[28] Ср.: Cichorius K. Untersuchungen zu Lucilius. S. 39.
[29] Liv., fr. 16 из 56-й книги, в периохе которой сообщается о выдаче Манцина. А. Шультен необоснованно относит это к заключению договора Помпеем (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 359. Anm. 6). Вопрос у Ливия не вполне ясен, в связи с чем вводится слово ferunt — как, например, в рассказе о смерти Сципиона Африканского (Liv., XXXVIII, 53).
[30] См.: M?nzer F. Rutilius (9) // RE. 2. Reihe. Bd. 1. 1920. Sp. 1248-1249.
[31] Cic. De orat., I, 238. Этот юридический казус еще не раз упоминался Цицероном: De orat., I, 188; II, 137; Pro Caec., 98; Top., 137. Кроме того: Dig., XLIX, 15, 4; L, 7, 17.
[32] Dig., XLIX, 15, 4; L, 7, 17. В позитивном смысле: Cic. De orat., II, 137; Pro Caec., 98; Top., 137. Позднее Манцин вновь вошел в состав сената, после того как еще раз занимал должность претора (Auct. de vir. III., 59, 4; Dig., L, 7, 17). Для сравнения с более поздним периодом см.: Plut. Cic., 17, 1; Dio Cass., XXXVII, 30, 4; Veil. Pat., II, 34, 4.
[33] Cic. De rep., III, 28. Анализ пассажа из цицеронова «Государства» (III, 28) для оценки как римлян в связи с расторжением Манцинова договора, так и самого Манцина затрудняется тем обстоятельством, что держащий речь Луций Фурий Фил взял на себя «защиту бесчестности (patrocinium improbitatis)» (III, 8), и его мнение («невозможно, не совершая несправедливости, руководить государством (sine iniustitia geri non posse rem publicam)»: Augustin. De civ. Dei, II, 21) позднее опровергается Лелием и Сципионом, хотя опровержение — как, например, в нашем случае — до нас не дошло. Кроме того, практический вывод, который делает Фурий на основании данного примера, не сохранился, и, чтобы сделать путаницу полной, эпитеты, которые он прилагает к Манцину, примерно те же, что и у самого Цицерона при характеристике последнего (De rep., III, 28: pudor, probitas, fides; vir optimus; De orat., I, 181: optimus vir). Непосредственно перед упоминанием Манцина (III, 27) Фурий сопоставил непризнанного и подвергающегося издевательствам справедливого человека и всеми уважаемого негодяя, утверждая при этом, что было бы безрассудством (dementia) желать, чтобы кто-то предпочел справедливость несправедливости. Затем он переходит от отдельных людей к народам и заявляет: «Не найдется государства столь неразумного, чтобы оно не предпочло несправедливо повелевать, а не быть в рабстве по справедливости (nulla est tarn stulta civitas, quae non iniuste imperare malit quam servire iuste)» (III, 28). Очевидно, чтобы проиллюстрировать этот тезис, Фурий заводит речь о договоре с нумантинцами (foedus Numantinum), но затем уклоняется в сторону, начав в дошедшем до нас фрагменте сравнивать поведение Квинта Помпея и Манцина. Манцин ведет себя в соответствии с данными ему выше оценками, Помпей же являет собою контраст по отношению к vir bonus, но при этом обнаруживает разумность (ratio), обдуманность (consilium), дальновидность (prudentia).
Однако мы знаем из Лактанция (Cic. De rep., III, 31), что Фурий (опираясь на Карнеада) в дальнейшем изложении разделяет справедливость на гражданскую (iustitia civilis), которая хотя и есть благоразумие (sapientia), но в действительности не является справедливостью (iustitia), и естественную (iustitia naturalis), которая, будучи справедливостью, не является благоразумием. Это разделение должно представить нам соответствующие категории в приведенном примере. Совершенно очевидно, что Фурий обнаруживает в Помпее «гражданскую справедливость (iustitia civilis) (ratio, consilium, prudentia)», sapientia без iustitia, тогда как Манцин являет собою пример естественной справедливости (iustitia naturalis), iustitia без sapientia. Что касается поведения римлян в связи foedus Numantinum, то оно должно было явить собою пример iustitia civilis народа, поскольку желания быть в рабстве (servire) — совершенно все равно, справедливо или нет — мы здесь никоим образом не обнаруживаем. Тем самым мы находим в речи Фурия образец одной из дававшихся в древности оценок событиям вокруг foedus Numantinum, Манцину приходилось сносить снисходительное сочувствие, тогда как за Помпеем и римлянами признавали мудрость, но при этом отказывали в iustitia.
Благодаря Лактанцию (III, 31) мы также знаем, что рассуждения Фурия были настолько хороши, что Цицерон, мысли которого выражает Лелий, считает их неопровержимыми и рассуждает только о iustitia naturalis, в отношении которой он доказывает, что в ней все-таки присутствует iustitia. Для нас остается неясным, специально ли Лактанций остановился на нашем exemplum. Если он хотел оправдать Помпея, ему пришлось бы весьма трудно, однако в другом месте Цицерон называет его «хитрым негодяем (callidus improbus)» (De fin., II, 54; такие же эпитеты для оценки Помпея выбирает и Фурий). Упреки же Фурия в адрес populus Romanus Лелий наверняка не оставляет без ответа, но, к сожалению для нас, его опровержение не сохранилось. Оно, несомненно, было весьма непростым делом.
[34] См.: M?nzer F. Licinius (72) // RE. Hbbd. 25. 1926. Sp. 334-338.
[35] См.: M?nzer F. Mucius (17) // RE. Hbbd. 31.1933. Sp. 425— 428.
[36] Plut. Tib. Gr., 7, 5: «Не обошлось, по-видимому, и без помощи Сципиона» (пер. С. П. Маркиша), т. е. Плутарх ничего не знает об этой помощи. Его предположение, вероятно, вызвано стремлением увидеть и представить обоих героев в наилучшем виде. Ср.: Neumann K. Geschichte Roms w?hrend des Verfalles der Republik. Bd. I. Breslau, 1881. S. 148-149 о развитии отношений Сципиона Эмилиана и Тиберия Гракха (там же и о соответствующем пассаже Плутарха). К. Бильц также не очень верит в ходатайство Сципиона за Гракха (Bilz K. Die Politik des P. Cornelius Scipio Aemilianus. S. 56).
[37] Выборы обоих и разделение полномочий таким образом, что Муций сохранял за собою ведение дел в Риме — успех партии, сочувствовавшей реформам (ср.: M?nzer F. Mucius. Sp. 425—428).
[38] «Республика истекла кровью из-за жертв, которых постоянно требовали испанские войны, из-за необходимости содержать войско, стоявшее в Испании»; «Войны 154—133 гг. увеличили бедствия римского государства и, в отличие от событий 200—168 гг., стали для него роковыми» (Meyer Ed. Kleine Schriften. Bd. I. 2 Aufl. Halle, 1924. S. 401).
[39] В этом смысле высказываются также А. Шультен и К. Бильц (Schulten A. Numantia. Bd. I. S. 364; Bilz K. Die Politik des P. Cornelius Scipio Aemilianus. S. 67).
[40] «Сторонники реформ в связи с отсутствием Сципиона явно рассчитывали на успех своих мероприятий» (Bilz K. Die Politik des P. Cornelius Scipio Aemilianus. S. 66).

Источник:

Симон Г. Войны Рима в Испании. «Гуманитарная Академия». Санкт-Петербург, 2008.
Перевод: А. Короленков.