143 – 139 гг. до н.э.: Переговоры в Риме по поводу Помпеева «мирного договора» (Simon H.)

Часть описанных событий в Дальней Испании и связанных с ними событий в Риме произошла еще до весны 139 г. и тем самым до переговоров, которые начались в Риме по поводу мирного договора Помпея с нумантинцами. Это, с одной стороны, трудности, связанные с отъездом Квинта Цепиона в его провинцию (Ер. Oxyrh. 54, Z. 182—184) и предположительно принятие закона, запрещавшего два воинских набора в течение одного года (Ер. Oxyrh. 54, Z. 177—178), заключение Фабием Сервилианом мира с Вириатом и его утверждение народным собранием (App. Iber., 69, 293—295; Liv., per. 54; Ер. Oxyrh. 54, Z. 185—186; Diod., XXXIII, 1, 4; Charax, fr. 27). С другой стороны — решение возобновить войну с лузитанами, принятое по настоянию Цепиона (App. Iber., 70, 296—298). Все это образует фон для переговоров, во время которых последние решения, направленные против Вириата, продемонстрировали ужесточение политики римлян. Большинство сената открыто отвергло умеренную политику по отношению к врагам в Испании¹. С этой позицией сената и, естественно, с жестокой враждой различных влиятельных лиц, о которых мы уже говорили, должен был считаться Помпей, и это во многом определило его поведение.

После прибытия Помпея и нумантинцев в Рим был созван сенат, перед которым обе стороны изложили свои позиции. Это заседание: сената вел, по-видимому, Гней Кальпурний Пизон, к ведению которого, вероятно, относились дела в Италии. Нумантинцы снова объяснили, что заключили договор с Помпеем, а тот категорически отрицал это, причем он утверждал, что речь шла о decjitio, которую теперь нумантинцы не хотят признавать². Сомнительно, смог ли Помпей убедить кого-либо из сенаторов в том, что он говорит правду³. Скорее стоял вопрос о том, найдет ли Помпей достаточное число сторонников, которые согласятся с его аргументацией (вопрос о его популярности см. выше, гл. III, § 2). Возможность принятия договора (не важно, с какими последствиями для Помпея), насколько мы видим, даже не ставилась на обсуждение. Многочисленные противники homo novus’a в самых резких выражениях высказывались о «в высшей степени» позорном, по их мнению, договоре⁴, который был заключен без согласия сената. Поэтому они предлагали расторгнуть договор и выдать Помпея нумантинцам (Cic. De off., Ill, 109). Весь этот спор, равно как и позднейшие дебаты по поводу Манцинова договора, демонстрируют единство мнений по двум пунктам, хотя противоположная точка зрения, основывавшаяся на соображениях совести, все же давала себя знать⁵. Во-первых, договоры, заключенные полководцами, нуждались в признании сената, чтобы обрести правовую силу⁶, — для партнеров Рима по соглашению обстоятельство крайне невыгодное. Во-вторых, по отношению к ним непризнание заключенного договора означало его нарушение, которое, однако, могло быть искуплено выдачей римской стороной врагам лица, заключившего договор (это имеет решающее значение)⁷. Помпей ожесточенно защищался от упреков и требований своих врагов (Cic. De off., Ill, 28), поскольку речь шла о его политическом существовании, даже о жизни и смерти. Уже защитительная речь Помпея содержала упреки в адрес его предшественника Метелла⁸. На последнем этапе своей кампании Помпей фактически располагал лишь войском из новобранцев (App. Iber., 78, 334). Причины этого, я полагаю, мы можем узнать. Оказавшись в столь опасном положении, Помпей не побоялся представить замену войск как происки врагов.

Что же касается нумантинцев, то сенат постановил продолжить войну. Если при этом сенат хотел сохранить хоть какую-то видимость права, которая была так важна для римлян⁹, то он мог добиться этого лишь одновременной выдачей Помпея. В этом решении, бесспорно, отразилось, с одной стороны высокомерное стремление римлян уничтожить врага, а с другой — намерение свалить ненавистного выскочку, проникшего в ряды нобилитета. Тем не менее нумантинцы не слишком пострадали от римского крючкотворства, хотя и заплатили значительную контрибуцию (Diod., XXXIII, 16,1; App. Iber., 79, 341—342), о возвращении которой не шло и речи. Что же до военной ситуации, то она вряд ли изменилась в худшую для них сторону.

Очевидно, законопроект (rogatio), согласно которому Помпея надлежало выдать нумантинцам, был предложен народу по инициативе большинства сената¹⁰. Но вновь дала знать о себе популярность Помпея (Veil. Pat., II, 1, 5). Отчасти он мог вызвать у народа доверие к своей версии событий, отчасти же сработали личные моменты, обеспечившие ему благосклонность народа, когда он обращался к нему с просьбами (Cic. De off., Ill, 109). Поэтому при голосовании Помпей, «хитрый злодей» (callidus improbus) (Cic. De fin., II, 54), одержал победу. Законопроект был отклонен (Cic. De off., Ill, 109). Для нумантинцев же (Claud. Quadrig., fr. 73 HRR; Dio Cass., XXIII, 79, 3), да и для нас тоже, моральная вина осталась на римлянах, и речь о ней еще пойдет в эти годы (App. Iber., 83, 359). Она равным образом ложится и на сенат, поскольку мы не можем одобрить римский принцип расторжения договора при одновременной выдаче лица, его заключившего, и на суверенный народ, который вдобавок одобрил решение «предварительной инстанции» — видимо, в основном по личным причинам¹¹.

Враги Помпея, однако, не успокоились. В 138 г. до н. э. против него был начат процесс о вымогательстве¹², на котором свидетелями обвинения выступили две пары сиятельных братьев — Квинт и Луций Метеллы и Гней и Квинт Цепионы. Но и из этой схватки Помпей вышел победителем (Cic. Pro Font., 23; Val. Max., VIII, 5,1). В 137 г. вновь встал вопрос о его поведении в Испании в связи с Манциновым договором. Вновь Помпей ощутил на себе вражду широких сенатских кругов. Однако сенат решил более не возвращаться к его делу как к уже решенному в свое время (App. Iber., 83, 360, см. также ниже гл. IV, § 3). В 136 г. Луций Фурий Фил и Квинт Цецилий Метелл вновь открыто назвали его своим врагом (Val. Max., Ill, 7, 5; Dio Cass., XXIII, 83). Однако в это время должен был произойти перелом, ибо уже в 133 г. Кв. Помпей оказался в числе злейших врагов Тиберия Гракха¹³.

Примечания:

[1] Возможно, отражением этой позиции, прослеживавшейся, естественно, и в историографии, является высказывание Цицерона: «Войну с кельтиберами мы вели как войну с неприятелями, за выживание, а не ради господства» (Cic. De off., I, 38).
[2] App. Iber., 79, 344: нумантинцы и Помпей противоречили друг другу; то, что он отрицал факт заключения договора, засвидетельствовано Цицероном (De fin., II, 54) и косвенно Веллеем Патеркулом (II, 1, 5).
[3] В пользу этого единодушно свидетельствует римская традиция о постыдности договора, чего не могло говориться о deditio: infame foedus (Ofos., V, 4, 21); pax ignobilis (Eutrop., IV, 17, 1), turpissima foedera (Veil. Pat., II, 1,4).
[4] Различные выражения возмущения, вероятно, восходят к тому времени.
[5] Следы подобных сомнений мы видим у Ливия (IX, 11, 13) в связи с Кавдинским договором: «И они (те, кто был выдан самнитам. — Г. С.) возвратились невредимы из-под Кавдия в римский лагерь, наверняка освободив себя, а может быть, и государство от клятвенных обещаний (et illi quidem, forsitan et publica, sua certe liberata fide ab Caudio in castra Romana inviolati redierunt)» (nep. H. В. Брагинской). В том же смысле надо понимать и аргумент Манцина: «Поскольку, сказал Манцин, и эта война, которую римляне решили вести вопреки договору, заключенному Помпеем, идет столь неудачно» (App. Iber., 83, 359).
[6] Ср.: Meyer Ernst. R?mischer Staat uns Staatsgedanke. S. 197.
[7] Ср.: Mommsen Th. R?misches Staatsrecht. Bd. I. S. 255; Bd. III. S. 1167.
[8] Val. Max., IX, 3, 7. Ср.: «Когда, однако, неудачу стали извинять тем, что его предшественник Метелл из личной ненависти передал ему войско в дурном состоянии, ликвидировал запасы продовольствия и уничтожил военные материалы, то… Аппиан (Iber., 76, 325) заклеймил это как бесстыжие выдумки» (Miltner F. Pompeius. Sp. 2056). Как мне кажется, эти известия имеют источником защитительную речь Помпея, который пытался объяснить свои неудачи ссылкой на дурное состояние войска. Это тем более вероятно, что Манцин со своей стороны бросал упреки в адрес Помпея (App. Iber., 83, 359). Какую функцию имело это сообщение в источнике Валерия Максима, мы, к сожалению, не знаем. Тем не менее Ливий, по-видимому, считает причиной неудачного хода кампании слабость армии Помпея, ср. Liv., per. 54: «Кв. Помпей заключил мир из-за своей слабости (Q. Pompeius… pacem ab infirmitate fecit)» (рукопись NP; в издании Россбаха: pacem a populo R. Infirmatam fecit. [Это чтение принято и в русском переводе периох Ливия М. Л. Гаспаровым: «Кв. Помпей… заключил мир, поколебленный было римским народом». — Примеч. перев.] Толкование важнейших рукописей должно быть, на мой взгляд, безусловно сохранено).
[9] Ср.: «Но для общины, каковой была римская, где формально господство правового порядка целиком и полностью основывалось на тезисе о том, что община может поступать несправедливо, но никогда не делает этого, сакросанктный закон, по сути, неотменим» (Mommsen Th. R?misches Staatsrecht. Bd. III. S. 362).
[10] Cic. De off., III, 109; В. Друман и Ф. Мильтнер предполагают — на мой взгляд, необоснованно, — что предложение о выдаче Помпея не было удовлетворено уже сенатом (Drumann W., Croebe P. Geschichte Roms… Bd. IV. S. 315; Miltner F. Pompeius. Sp. 2057).
[11] Т. Моммзен, который определенно одобряет расторжение Кавдинского договора в том виде, в каком это описано у Ливия, в случае с Помпеем обвиняет сенат в несправедливости: «Таким образом, вероломство Помпея получило государственную санкцию» (Моммзен Т. История Рима. Т. II. СПб., 1994. С. 15).
[12] Подлинные причины неизвестны, ср.: Miltner F. Pompeius. Sp. 2057.
[13] Ср.: Ibid. Sp. 2058.

Источник:

Симон Г. Войны Рима в Испании. «Гуманитарная Академия». Санкт-Петербург, 2008.
Перевод: А. Короленков.