Первое появление слонов в Италии (Armandi P. D.)

Первое появление слонов в Италии — Поход Пирра — Мотивы войны и характер этого царя. Битвы при Гераклее и Аускуле. Временное прекращение военных действий — Пирр, проведя три года на Сицилии, возвращается на континент и продолжает борьбу против Рима — Он терпит поражение под Беневентом и решает возвратиться в свое государство — Триумф Курия Дентата.

Elephantos Italia pimum vidit Pyrri regis bello, et boves lucas appellavit¹.
(Plin., NH, VIII, 6)

Порядок вещей ведет нас к рассказу об одном из самых значительных событий военной истории слонов: мы хотим сообщить об их первом появлении в Италии вместе с армией Пирра. Тарентинцы, вступив в союз с самнитами, луканцами, греческими колониями нижней Италии, нанесли оскорбление римским послам. Опасаясь мести республики, сопротивляться которой они были не способны, тарентинцы призвали на помощь царя Эпира. Этот амбициозный государь не позволил ускользнуть случаю удовлетворить свои воинственные намерения. Он похвалялся тем, что вел свой род от Геракла и Ахилла, с которыми страстно хотел сравняться славой. Он грезил ни мало ни много как завоеванием всей Италии, здесь он хотел основать царство для своего второго сына, и его проект уже начал претворяться в жизнь — он разместил военные силы на острове Коркире, который благодаря своему промежуточному положению между Эпиром и Италией мог служить точкой опоры и местом стоянки его кораблей. Он даже заставил жителей острова принять участие в войне, и их эскадры находились в его распоряжении на протяжении всей войны.

Несмотря на то, что историки рисуют Пирра человеком легкомысленным и вспыльчивым, мы ошиблись бы, если бы рассматривали его предприятие как результат необдуманного решения жаждущего завоеваний ума. До того как ввязаться в него, Пирр изучил политическую ситуацию в стране, и она внушила ему большие надежды на успех. Он знал, что в южной части полуострова находятся греческие колонии, часть которых достигла ранее большого процветания. Опасаясь амбиций римлян и вынужденные в той или иной степени подчиниться их власти, они, как казалось, должны были с восторгом ухватиться за случай обрести независимость. Государь одной с ними крови, который выступил бы как освободитель, мог надеяться увидеть их всех под своими знаменами. То же положение дел делало легким и завоевание Сицилии, где греки с трудом переносили ярмо карфагенян. С уверенностью можно сказать, что подобные соображения могли показаться достаточно важными, чтобы повлиять даже на человека не столь предприимчивого, каким был царь Эпира².

Пирр, согласно Дионисию Галикарнасскому, считался лучшим полководцем своего времени (Dionys. Halicamass., Fragment., XIX, 11). Ганнибал в своей оценке пошел еще дальше, если считать подлинными слова, которые были им произнесены во время его знаменитого свидания в Эфесе со Сципионом: из всех военачальников древности Александр был единственным, кого он ставил выше Пирра. В любом случае он лишь повторил единодушное мнение, утвердившееся в истории, поскольку, согласно Юстину, все авторы согласны в том, что ни один государь ни его времени, ни предшествующих времен не мог быть поставлен рядом с Пирром (Justin., Hist, philippic., XXV, 5; cf. Tit. Liv., XXXV, 14; Plut., Pyrrh.)³. Известно, что война была его страстью, что она стала для него любимым предметом изучения и что им были написаны трактаты по тактике, о которых отзываются с похвалой Арриан, Элиан, Цицерон и Фронтин. Говорят, что именно он первым пришел к идее представлять передвижения воинских частей с помощью небольших деревянных или свинцовых фигурок; с тех пор к этому способу прибегают обычно во время теоретического обучения военных. Мы видели, что в возрасте восемнадцати лет он отличился в битве при Ипсе. Начиная с этого момента, он помышлял только о войне и думал лишь о принципах македонской тактики, считавшейся тогда наилучшей. Он особенно отличился в искусстве строительства лагерей и выставления пикетов, и никто никогда не мог лучше него использовать преимущества местности (Tit. Liv., XXXV, 14⁴; Cicero, Epist. famil., IX, 25; Terent, Eunuch., IV, 7; Frontin, Strateg., IV, 14)⁵.

Однако Эпир не располагал средствами, необходимыми для осуществления столь масштабного предприятия, замысел которого вынашивал Пирр. Поэтому последний был вынужден обратиться за помощью к другим македонским государям Греции и Азии. В их интересах было удалить человека со столь неспокойным характером, из-за которого его соседи ни в коей степени не могли чувствовать себя в безопасности. Поэтому они постарались удовлетворить его просьбу. Царь Сирии Антиох Сотер дал Пирру много денег, Антигон Гонат, под чьей властью находилось побережье Азии, снабдил его транспортными кораблями, Птолемей Керавн, занимавший тогда македонский трон, послал ему 5 тысяч пехотинцев, 4 тысячи всадников и 50 слонов. У Пирра уже было 10 слонов, которых он когда-то захватил у Деметрия Полиоркета. Таким образом, у него было 60 животных; они, согласно свидетельству Павсания, были тем военным средством, которое более всего внушало Пирру надежду на успех его предприятия. Тарентинцы снабдили его дополнительными транспортными кораблями и большими плоскодонными судами, предназначенными для перевозки слонов. Закончив все свои приготовления, Пирр вышел в море и прибыл в Тарент в самый разгар зимы 473 г. от основания Рима (280 г. до P. X.) (Tit. Liv., Epitoma; Justin., Hist, philippic., XVII, 2; Pausan., Attica., I, 12; Plut., Pyrrh.; Oros., IV, l)⁶.

Битва при Гераклее

Римская армия под командованием консула Аврелия Левина находилась в Лукании. Пирр не замедлил встретиться с ней. Первое столкновение имело место на берегах реки Сирис, около города Гераклея в Тарентском заливе. Поскольку противники пока лишь мерялись силами, римляне не только храбро отстаивали свою позицию, но даже нападали на эпиротов. Согласно Плутарху, армии семь раз отступали и семь раз переходили в атаку. Не принимая буквально это утверждение, мы можем, по крайней мере, сделать из него заключение, что стороны сражались весьма энергично и бой был очень яростным. Воины Пирра уже обратились в бегство, а сам царь был тяжело ранен, когда отдал приказ бросить вперед своих слонов. Неожиданное появление этих животных сразу же изменило характер сражения, их рев и страшный вид напугали римских лошадей, которые бросились в строй пехоты, посеяв там беспорядок. Тогда Пирр послал против легионов фессалийскую конницу, и с этого момента в армии консула царили только страх и смятение. Таков в общих чертах рассказ историков древности — рассказ, который приняли наиболее рассудительные из современных историков (Dionis. Halicamass, XVIII; Plut., Pyrrh., 16; 17; Tit. Liv., Epitoma, XIII; Justin., Hist, philippic., XVIII; 1; 2; Flor., Epitoma, I, 18; Frontin., Strateg., II, 3; 21; IV, 13; Eutrop., Breviar., II, 11; Aur., Vict., de Vir. illust., 35)⁷.

Однако Пирр не смог воспользоваться счастливым поворотом судьбы, его войска пострадали так же сильно, как и войска консула; слоны спасли его от поражения, которое без них было бы неизбежно: это единственная услуга, которую они ему оказали. Поле боя досталось ему, однако он потерял своих лучших офицеров и приблизительно 13 тысяч солдат, что составляло половину его армии. У него, таким образом, были все основания сказать тем, кто пришел поздравить его с победой: «Увы! Еще одна такая победа, и мне придется возвращаться одному!».

Консул, чья армия была более многочисленной, понес еще более крупные потери: согласно Дионисию Галикарнасскому, они доходили до 15 тысяч убитыми, к которым, по утверждению других авторов, необходимо добавить 2 тысячи пленных и 22 знамени.

Что касается слонов, которых Пирр использовал в этом сражении, то определить их количество можно только предположительно. Мы видели, что у него было 60 животных, однако Плутарх пишет, что изначально он высадился только с 20; таким образом, можно предположить, что в день битвы при Гераклее, которая произошла спустя совсем немного времени после его высадки, у него было не более этого количества слонов. Такое предположение находится в согласии с рассказом Флора, утверждающего, что число слонов, с которыми предстояло сражаться римлянам, было намного меньше того, которого они опасались (Flor., Epitoma, I, 18)⁸. Итак, в лагере консула знали, каким количеством животных мог располагать Пирр, однако остается неизвестным, сколько всего слонов он привел в Италию.

Обстоятельством, доказывающим, что подобные животные были совершенно незнакомы солдатам Левина, служит то, что они приняли их за быков необычного размера, и по этой причине дали им имя boves lucas (луканских быков)⁹. И хотя римляне Ливия были потрясены и приведены в замешательство непредвиденным видом оружия, которому не умели противодействовать, они не испугались померяться силами с ужасными четвероногими и скоро показали, что если подлинную отвагу и можно иной раз поколебать, то в конечном итоге победа все равно останется за ней.

Слоны Пирра были, по всей вероятности, единственными представителями азиатского вида, участвовавшими в войнах в Италии, поскольку те, которых позднее привели сюда карфагеняне, происходили из Африки. Мы видели, что слонов эпирскому царю дали Птолемей Керавн и Деметрий. Последние получили их от Селевка и Антигона, которые взяли их из числа тех, что были оставлены Александром, а также из тех, что привел Эвмену Эвдем, или же из тех, которых дал царю Сирии Сандрокотт. Таким образом, прежде чем попасть к Пирру, эти животные прошли через руки различных македонских военачальников, боровшихся за наследие Александра и приняли участие в большей части сражений, произошедших после смерти завоевателя.

Битва при Аускуле

На следующий год после битвы при Гераклее две армии встретились в Апулии около Аускула. Пирр восполнил потери, понесенные его армией за счет вспомогательных отрядов, которые ему прислали самниты, тарентинцы, брутии и другие народы нижней Италии; однако на этот раз участие слонов было не столь определяющим: римляне стали меньше бояться атаки этих животных, и случилось так, что один солдат или центурион четвертого легиона по имени Мииуций¹⁰ вступил в схватку с одним из слонов и отрубил ему хобот. Пример Минуция вселил мужество в его товарищей, которые тут же принялись метать в слонов свои пилумы и обращать их в бегство, посылая зажженные стрелы. Две армии сражались с воодушевлением до самого наступления ночи, и царь, будучи ранен в руку, был вынесен с поля боя.

Римляне для предстоящего сражения очень удачно выбрали местность — неровную, заболоченную и покрытую густым кустарником, где кавалерия и слоны не могли свободно действовать; кажется, благодаря именно этой предосторожности они не пострадали так сильно от атаки слонов, как это случилось в предыдущей битве. Каждая из армий приписывала победу себе; однако потери были столь велики с обеих сторон, что вплоть до конца года ни одна из них не смогла вести военные действия. Евтропий передает, что Пирр потерял 20 тысяч человек — утверждение, которое я рассматриваю как преувеличение; он добавляет, что потери римлян не превышали 5 тысяч павшими и что им удалось убить нескольких слонов. Подсчеты Фронтина мне кажутся более правдоподобными: согласно ему, общая численность солдат, принимавших участие в сражении с обеих сторон, составляла 40 тысяч, при этом Пирр потерял половину своей армии, а римляне только 5 тысяч человек. Дионисий Галикарнасский утверждает, что потери были приблизительно равными, однако на поле сражения осталось не менее 15 тысяч трупов. Согласно Плутарху, на следующий день будто бы произошло второе столкновение, во время которого Пирр выманил римлян на более ровное место и нанес им поражение, использовав своих слонов, тем не менее это утверждение не кажется мне достаточно убедительным, и из всех источников Дионисий и Фронтин представляются наиболее авторитетными (Frontin., Strateg., II, 3; 21; Dionys. Halicamass. apud Plut., Pyrrh., 21; Eutrop., Breviar., II, 13; Flor., Epitoma, I, 18; Plut., Pyrrh., 21; Tit. Liv., Epitoma, XIII; Oros., IV, 1).

Битва при Аускуле была отмечена двумя интересными обстоятельствами. Первое — это героическое решение консула Деция Муса, ради победы посвятившего себя подземным богам, а затем бросившегося в самую гущу рукопашной схватки, где он пал под множеством ударов. Он был третьим в своем роду, кто пошел на такой поступок. Второе — это то, что римляне использовали во время сражения колесницы, снабженные длинными вилами и железными остриями и управлявшиеся солдатами, вооруженными факелами и зажигательными метательными снарядами, которые предназначались для того, чтобы пугать слонов и поджигать находившиеся на их спинах башни. Согласно Зонаре и Павлу Орозию, из рассказа которых мы узнаем об этой особенности, использование подобных колесниц было введено в Италии галлами; однако битва при Аускуле — первый случай, когда их применили римляне. Под сомнение ставит рассказ названных историков сообщение Арриана, который утверждает, что римляне никогда не использовали в бою колесниц. Однако, с другой стороны, Вегеций определенно говорит, что в прежние времена римляне использовали их против слонов (Veget., De Re milit., III, 24). Эти два утверждения, по видимости противоречащие друг другу, по моему мнению, могут быть согласованы, если только мы примем, что в действительности боевые колесницы обычно не использовались в римских армиях, но как исключительный случай были применены в этих обстоятельствах.

Как бы то ни было, обескураженный упорным сопротивлением римлян и повинуясь влечению своей неспокойной натуры, Пирр скоро оставил поля Лукании и переправился в Сицилию, имея армию в 32 500 человек. Карфагеняне, утвердившиеся на части острова, желали подчинить его себе полностью. Очень скоро Пирр выбил их из всех укрепленных пунктов. Несомненно, он мог бы стать повелителем всего острова, если бы его высокомерие, деспотизм и денежные поборы, к которым он прибегал без всяких церемоний, не заставили местных жителей отвернуться от него. Последние, чтобы изгнать Пирра, объединились с карфагенянами (Justin., Hist, philippic., XXIII, З)¹¹, и царь вернулся в Италию, решив возобновить операции против римлян. Вначале ему оказали упорное сопротивление мамертинцы, которые, заняв непреступные позиции, неожиданно напали на его арьергард, полностью уничтожили его и убили двух слонов. Будучи раненным в этой схватке, в которой он неоднократно выказывал блистательную отвагу, Пирр вынужден был, чтобы продолжать движение, положиться на все свое умение и на всю храбрость своих войск.

Битва при Беневенте

На этот раз римская армия находилась под командованием консула Курия Дентата, известного как древней простотой своих нравов, так и строгостью своих принципов. Согласно римским историкам, его армия не превышала 20 тысяч человек в то время, как под знаменами Пирра насчитывалось более 80 тысяч эпиротов, македонян, всевозможных союзников и наемников, самнитов, брутиев, луканцев. В этих подсчетах, чрезмерно льстящих национальной гордости, мы можем с полным правом усомниться, и мне кажется, мы не намного отклонимся от истины, если предположим, что силы царя приблизительно в два раза превосходили силы римлян. Тем не менее, последние имели преимущество, которого были лишены союзники, заключавшееся в единстве командования и дисциплине.

Обе армии встретились в пограничной области гирпинов, около Беневента. Едва подошел авангард царя, как консул обрушился на него, многих убил и захватил несколько слонов; после этого каждый выстроил свои войска, и Курий, умело используя преимущества местности, выдвинулся против одного из флангов противника, в то время как Пирр со своей стороны при помощи слонов прорвал строй римлян и преследовал их до самого лагеря. Курий встал тогда во главе своего резерва и бросился в атаку. Впереди него бежали солдаты, державшие в одной руке факел, а в другой — меч. Лучники, находившиеся в рядах строя, ко всему прочему, метали зажигательные стрелы, которые, вонзаясь в кожу слонов, оставались в ранах, причиняя животным чудовищные страдания¹². Эти усилия римлян увенчались полным успехом. Впрочем, случай помог консулу настолько же, насколько его собственная предусмотрительность: в тот момент, когда слоны, напуганные видом огня, стали отступать, один из них, раненный в голову, бросился сквозь ряды эпиротов; его рев привел в бешенство всех остальных животных, и они, тут же повернув обратно, бросились на армию, которой причинили тем большие потери, чем более многочисленными и плотными были ее ряды. Пирру стоило большого труда отступить к стенам Беневента, его лагерь был взят и разграблен¹³. Передают, что он оставил на поле боя более 20 тысяч трупов. Таким образом, вывод, который я могу сделать из слов Флора, будет следующим: те же самые слоны, которые позволили Пирру выиграть первую битву, привели к равному результату во второй и стали причиной его потерь в третьей (Flor., Epitoma, I, 18)¹⁴. Испытывая стыд за свое поражение, Пирр бросился в Тарент, где его положение очень скоро стало критическим, поскольку римляне двинулись к городу, чтобы взять его в осаду, а карфагеняне угрожали отрезать Пирру путь отступления по морю. Тогда он отплыл в Эпир, куда привез едва ли четвертую часть тех сил, которые отправились с ним за шесть лет до этого. Спустя совсем немного времени он был убит в Греции в столкновении, в которое ввязался, повинуясь своей необдуманной горячности. Слоны тоже сыграли свою роль в этой катастрофе, о которой у нас будет случай рассказать ниже¹⁵.

В битве при Беневенте римлянами было захвачено восемь слонов: четыре умерли из-за полученных ран, четырех оставшихся провели с помпой по всем городам республики, чтобы население увидело этих ужасных четвероногих и рассеялся тот страх, который они внушили при первом своем появлении. Затем они были приведены в Рим, чтобы придать больше пышности триумфу консула¹⁶. Этот триумф был самым ярким из всех когда-либо праздновавшихся Римом; это была действительно первая процессия, в которой среди побежденных можно было видеть знаменитых македонян, молоссов, эпиротов, чья воинская слава была столь велика со времен Александра. Богатство их одеяний, притягивавшее взоры больше, чем самниты, луканцы и представители других народов Италии, которых уже давно привыкли видеть на Капитолии, вызывало не меньше удивления, чем чувство гордости за одержанную победу. Но что более всего польстило самолюбию римлян, так это возможность видеть слонов, этих страшных четвероногих, внушавших им столько ужаса, — плененные и скованные цепями, они везли колесницу их консула. Они двигались, говорит Флор, неся свои башни, печально следуя за процессией с опущенными головами, как будто стыдясь той незавидной роли, которая была им отведена (Flor., Epitoma, I, 18)¹⁷. Поистине странный жребий выпал на долю этих благородных животных, рожденных на самых дальних окраинах Востока, затем переходивших от повелителя к повелителю, из страны в страну, вплоть до неведомой для них земли, где сначала их приняли за быков и были потрясены их видом, внушившим неописуемый страх, а затем превратили в игрушки для невежественной и грубой толпы.

Уже отмечалось, что в истории римлян все события связываются таким образом, что заставляют их без остановки идти все дальше и дальше вперед по пути величия, обрести которое им было суждено. Сами препятствия, грозившие их остановить, приводили только к тому, что делали их движение все более необратимым. Именно поэтому вторжение Пирра, которое показалось вначале столь ужасным, может в конечном итоге рассматриваться как подлинное рождение римского величия. До этого момента римляне сражались только с италийскими народами, оружие и тактические приемы которых не представляли для них ничего необычного. Чуть больше решимости военачальников, чуть больше отваги солдат определяли исход сражения. Однако недалеко было время, когда им предстояло померяться силами с более серьезными соперниками. Назревала борьба, в которой все могло быть внове. Тактические приемы карфагенян, заимствованные по большей части у греков, стремительность атак нумидийской кавалерии, натиск слонов были совершенно непривычными приемами, которые могли поколебать устоявшиеся навыки легионов. Поход Пирра явился, таким образом, как бы переходным этапом между старыми способами ведения римлянами боя и теми, которые им предстояло принять на вооружение. Этот незначительный государь, чьи амбиции были несопоставимы с его реальной властью, не был ни достаточно сильным, чтобы измотать римлян, ни достаточно настойчивым, чтобы истощить их силы. Война, которую он вел с римлянами, стала для них лишь великолепной школой; его фессалийская конница, его фаланга, его слоны научили их сражаться с нумидийской кавалерией, пехотой и слонами карфагенян. Эта война явилась репетицией той великой драмы, которая должна была скоро разыграться и которая, если бы ей не предшествовал приобретенный опыт, могла бы закончиться для Рима печальным финалом¹⁸.

Примечания:

[1] «Слонов Италия впервые увидела во время войны с Пирром и назвала их луканскими быками».
[2] Однако греки Италии помогали Пирру в его предприятии не более, чем греки Азии Александру против персов. Они, конечно, хотели освободиться от иноземного давления, но не подвергая себя рискам войны, и их участие по большей части ограничивалось выплатой некоторых денежных сумм. Так оказались расстроены замыслы Пирра. А после того, как на него стали давить римляне, угрожать — карфагеняне, а союзники не оказывали должной поддержки, предприятие Пирра в глазах людей рассудительных очень скоро превратилось в опасную мечту, от которой следовало отказаться как можно быстрее.
[3] «Satis constans inter omnes auctores fama est nullum nec ejus, nec superioris ?tatis regem comparandum Pyrro fuisse» («Среди историков существует достаточно распространенное мнение, согласно которому с Пирром не может быть сравним ни один царь ни его собственного времени, ни предыдущих веков»).
[4] «Pyrrum castrametari primum docuisse; ad hoc neminem elegantius loca cepisse, praesidia disposuisse».
[5] Guischardt Ch. Traduction de la tactique d’Arrien // M?moires militaires sur les Grecs et les Romains…
[6] Пирр был не первым греческим государем, вторгавшимся в Италию; приблизительно за 50 лет до него его дядя Александр, тоже царь Эпира, прибыл сюда, чтобы оказать помощь тарентинцам в борьбе против брутиев и луканцев, и был убит в одном из сражений.
[7] Поскольку обстоятельства этого сражения и вопрос о том, какое из двух тактических построений, греческое или римское, имело относительное превосходство, вызвали множество споров среди современных историков, я решил обратиться к этому сюжету в одном из приложений, которое, чтобы не прерывать нить рассказа, я поместил в конце своего труда.
[8] «Quum ignotas sibi belluas amplius quam erant suspicarentur» («Так как неизвестные им животные показались больше, чем были на самом деле»).
[9] См. примечание D в конце нашего труда.
[10] Согласно Флору, это был гастат IV легиона Гай Нумиций (Flor., Epitoma, I, 13).
[11] «Imperium Siciliae tam cito amisit quam quaesierat» («Власть над Сицилией он потерял настолько же быстро, насколько ее и обрел»).
[12] Эти зажигательные стрелы, несомненно, были не чем иным, как фалариками (phalarica или falarica), о которых мы расскажем в главе III книги II.
[13] Согласно Фронтину, римляне восхищались прекрасным устройством лагеря Пирра и многое переняли для улучшения строительства своих собственных лагерей, которое до этого не носило обязательного характера (Frontin., Strateg., IV, 1,14). Юст Липе, критикуя последнее утверждение, соглашается, однако, что римляне могли устранить недостатки своих лагерей, воспользовавшись некоторыми особенностями лагеря эпиротов (Justus Lipsus. De militia romana libri quinque. Antwerpen, 1596. V, 1).
[14] «Ac sic eaedem ferae, quae primam victoriam abstulerant, secundam parem fecerant, tertiam sine controversia tradidere».
[15] В Риме в Капитолийском музее находится прекрасная статуя воина, размером больше натурального. Считается, что это статуя Пирра, поскольку на его панцире изображены головы слонов.
[16] «М. Curius Dentatus, victo Pyrro, primum in triumpho elephantum duxit» («После победы над Пирром М. Курий Дентат первым провел во время триумфального шествия слонов»).
[17] «Sed nihil libentius populus romanus adspexit, qua millas quas timuerat cum turribus suis belluas, quae non sine sensu captivitatis submissis cervicibus, victores equos sequebantur».
[18] Между уходом Пирра и началом Пунических войн не прошло и двенадцати лет. Пирр сам предвидел, когда покидал Сицилию, какой борьбе предстояло начаться: «О, вот прекрасная палестра, которую мы оставляем римлянам и карфагенянам!» (Plutarch., Pyrrh., 23). К этому можно было бы добавить, что на него оказалась возложена миссия научить первых тому, каким образом они могли победить вторых.

Источник:

Арманди П. Д. Военная история слонов. «Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета», «Нестор-История». Санкт-Петербург, 2011.
Перевод: А. Банников.