Применение слонов в Первой Пунической войне (Armandi P. D.)

Карфагеняне начинают использовать боевых слонов — Различные предположения относительно того, откуда они могли получать этих четвероногих — Они содержат их в большом количестве в Карфагене — После введения этого нового рода войск карфагеняне отказываются от боевых колесниц, которые ранее находили у них весьма широкое применение — Первая Пуническая война — Сражения при Тунете и при Панорме — Впечатляющее количество слонов, которые попали в руки римлян после последней битвы.

Государство карфагенян, процветавшее уже во времена Александра, с беспокойством взирало на успехи завоевателя. И действительно, имелись основания для опасения, не повернет ли он, подчинив Восток, свое оружие против Африки. У тех, кто вынашивает далеко идущие планы, предлогов для этого всегда достаточно, и тот, кто мстил Дарию за опустошения, совершенные Ксерксом, мог равным образом предъявить счет карфагенянам за злодеяния, которые их предки причинили сицилийским грекам. Не было забыто и то, что во время мидийских войн Карфаген заключил союз с великим царем, и пока персы огнем и мечом карали Элладу, карфагеняне высадили в Сицилии 300-тысячную армию, а их флот со всех сторон угрожал побережью этого острова (Diodor. Sicul., XI, 20; 21; 22)¹.

Александр, следовательно, мог предпринять поход против Карфагена под предлогом, аналогичным тому, который он использовал в борьбе против персов; он мог это сделать с тем большим основанием, что недавние жалобы добавились к прежним обидам. И в самом деле, ему стало известно, что карфагеняне пообещали помощь тирийцам и что поданная ими надежда подтолкнула последних к сопротивлению (Justin., Hist, philippic., XI, 10)². После этого у Александра зародился замысел умерить гордость Карфагена, и он открыто обнаружил свои намерения. Падение Тира, произошедшее вскоре, должно было стать предзнаменованием печальной участи самой могущественной из его колоний, где ощущение тревоги приобрело определенность после того, как завоеватель, сделавшись повелителем Египта, объявил себя союзником и защитником Кирены, пограничного государства и противника Карфагена. Основание Александрии не оставляло никаких сомнений относительно намерений македонского царя. Этот город должен был стать если не преемником морского влияния Карфагена, то, по крайней мере, оспоривать его и превратиться в опасного соперника.

Напуганные всеми этими действиями, карфагеняне избрали гражданина, известного своей изворотливостью и своим умением вести дела, и поручили ему отправиться в штаб-квартиру македонской армии, чтобы выведать истинные намерения Александра. Гамилькар Родосский, таково было имя этого гражданина, сумел до такой степени втереться в доверие к Пармениону, что ему была оказана честь предстать перед царем. Он оказался в положении наблюдателя, и начиная с этого момента карфагеняне находились в курсе дел относительно всего, что их интересовало при дворе македонского царя. Именно по совету Гамилькара они отправили торжественное посольство, которое должно было поздравить Александра в связи с его возвращением в Вавилон. Однако смерть завоевателя очень скоро изменила ситуацию, и карфагеняне могли полагать, что они избежали опасности.

Их спокойствие не было долгим: македонское могущество, усиления которого так боялись карфагеняне у своих границ, не замедлило утвердиться с появлением новой династии, избравшей Александрию своей столицей. Рожденная в горниле завоеваний, она была не слишком расположена к тому, чтобы соблюдать права своих соседей. Едва Птолемеи утвердились в долине Нила, как обладание Египтом перестало удовлетворять их амбициям: они распростерли свою власть на часть Сирии и Аравии, на остров Кипр, Киклады, а скоро им подчинились также и приморские города Финикии, Карии, Памфилии и даже Фракии. Эти владения упрочивали их континентальное влияние и в то же время позволяли претендовать на морское владычество. Впрочем, известно, что, ведя борьбу с другими наследниками Александра, Птолемеи предполагали возможность распространения своей власти и в западном направлении, что могло произойти только за счет Киренаики или самого Карфагена. И действительно, они не замедлили подчинить себе первое из этих двух государств. Теперь их границы проходили по великой Сирте и Ливийским оазисам³.

Теперь карфагеняне должны были учитывать опасность угрожавшего им соседства, и, несомненно, именно тогда, чтобы сравнять боеспособность своих армий с боеспособностью армий Птолемеев, они решили обзавестись слонами. Согласно прославленному Герену⁴, необходимость такого нововведения появилась у них только во время войны, которую им пришлось вести в Сицилии против царя Эпира. Данное предположение, не опирающееся ни на один достоверный факт, кажется мне неприемлемым. Действительно, у карфагенян было не более двенадцати лет, чтобы подготовить во внутренних областях Африки места охоты, чтобы привести в Карфаген слонов, которые были пойманы, укротить их, выдрессировать, собрать несколько сотен животных и, наконец, чтобы вся эта служба была организована в широкую сеть, какой она была к началу Первой Пунической войны. Более вероятно, что они задумались об этом сразу же, как только увидели, что Лагиды утвердились в Александрии; в таком случае у них было более тридцати лет, чтобы оценить преимущества и недостатки подобного нововведения. Можно, впрочем, предположить, что они решились окончательно принять его только после того, как увидели пример в колониях, основанных в Африке Птолемеем Филадельфом⁵.

Мы смогли привести некоторые сведения, касающиеся тех способов, которые цари Египта использовали, чтобы обеспечить себя слонами, а также тех мест, откуда они их получали. Мы не можем сделать того же в отношении карфагенян. Ввиду отсутствия документов мы вынуждены строить догадки относительно охотничьих угодий, которые этот народ мог организовывать во внутренних областях Африки. В любом случае нетрудно понять, что благодаря своему положению и своему политическому влиянию Карфаген имел не меньше возможностей, чем египетские цари, для того, чтобы обеспечивать себя слонами.

Преимуществ у них было даже больше, если принять во внимание тот факт, что в эпоху, о которой мы говорим, в Северной Африке, как было показано в первой главе, водились слоны. К тому же карфагенская республика находилась в союзе с царями Мавритании и Нумидии, которые поддерживали отношения с внутренними областями континента и могли доставлять оттуда либо слонов, либо другие товары по караванным путям, служившим во все времена основным средством коммуникации между севером и югом Африки⁶. Путь, который использовали карфагеняне для торговли с южными странами, проходил, несомненно, через Феззан; однако, возможно, прежде чем помышлять о слонах из Судана, они использовали тех, которые обитали в Бизанцене и Зевгитане. Мы уже говорили об одном из охотничьих угодий, основанным Гасдрубалом, сыном Гисгона; это наиболее достоверное свидетельство, которым мы располагаем по данному вопросу⁷.

Как известно, Карфаген был основан на побережье полуострова, соединенного с континентом достаточно широким перешейком. Поскольку это было единственное направление, на котором сухопутная армия могла угрожать городу, то здесь были сосредоточены средства обороны. Тройная стена, целиком построенная из тесаных камней большого размера, по всей ширине пересекала перешеек, от моря до моря; ее высота составляла 30 локтей, ширина — 20; наконец, по всей длине она была снабжена башнями в четыре этажа, при этом этажи были расположены так, что два из них образовывали выступ над двумя другими, — громадное сооружение, если учесть, что ширина перешейка достигала не менее 25 стадий, как свидетельствует о том Полибий, который отлично знал эти места, поскольку присутствовал при взятии Карфагена. Стены, однако, не были сплошными по всей ширине, с внутренней стороны они образовывали двухэтажные своды или, как сказали бы мы, казематы. В тех, что находились внизу, были обустроены стойла для 300 слонов и магазины с запасами пищи для них, в верхних — конюшни для 4 тысяч лошадей, казармы для 24 тысяч солдат, склады оружия и провианта (Appian., Bell, punie., 95; Polyb., I, 73; Diodod. Sicul., XXXII)⁸. Загоны для дрессировки боевых слонов находились, несомненно, поблизости от этой стены. Что касается числа этих животных, которое могли содержать карфагеняне, то определить его в точности не представляется возможным; но ничего не доказывает, что оно когда-нибудь превышало 300⁹.

В своих прежних войнах карфагеняне, как и большинство восточных народов, очень широко использовали серпоносные колесницы. Их было у них множество, когда они совершали свои первые вторжения в Сицилию, во времена Гелона и Дионисия Старшего. Позднее, понеся поражение от Тимолеонта при переходе через реку Кримису, они оставили в руках победителя 200 боевых колесниц, и еще большее их количество было разбито во время сражения. Наконец, когда Агафокл перенес войну в Африку, карфагеняне противопоставили ему армию в 40 тысяч человек и 2 тысячи колесниц. Последние событие предваряло не более чем на 30 лет поход Пирра (Diodor. Sicul., XI, 20; 21; XIV, 54; XVI, 79; 80; XX, 10; Plut., Timoleon.; ComNep., Timoleon); однако, обзаведясь слонами, карфагеняне сразу же прекратили использовать колесницы, и из этого можно сделать вывод, что они посчитали новый вид войск не только равным тому, от которого отказались, но и более эффективным. Стоит отметить, что в то время как карфагеняне отказались от колесниц, заменив их слонами, римляне воспользовались колесницами только для того, чтобы бороться с этими животными¹⁰. Равные возможности двух видов войск были подмечены, таким образом, этими двумя народами, посчитавшими их одинаково пригодными как для того, чтобы заменить один на другой, так и для того, чтобы противопоставить один другому.

Что касается Карфагена, то он должен был радоваться нововведению, при помощи которого мог не только неоднократно противостоять военному превосходству римлян, но даже и побеждать их; поэтому слоны часто в большом количестве входили в состав карфагенских армий. В начале Первой Пунической войны Ганнон, чтобы заставить римлян снять осаду Агригента, высадился в Сицилии с вспомогательными войсками и 60 слонами (Diodor. Sicul., XXIII, Excerpt., 8)¹¹. Его попытка не удалась; он потерял 44 слона, и 11 из них попали в руки победителей, но Карфаген очень быстро восстановил понесенный урон, поскольку спустя всего несколько лет Ксантипп смог противопоставить легионам Регула 100 слонов. По мере того как война продолжалась, карфагеняне удвоили свою активность, направленную на пополнение своих армий этим мощным военным средством. Наконец, решив предпринять последнее усилие, чтобы вернуть себе Сицилию, они отправили на этот остров Гасдрубала со значительными силами и 140 слонами. Ниже мы расскажем о том, каким образом эти животные попали в руки римлян. Тем не менее, несмотря на эту потерю, после заключения мира с Римом Карфаген все же еще смог выставить большое количество слонов в войне против наемников¹².

Использование этих животных продлило сопротивление карфагенян и часто расстраивало планы их противников, поэтому римляне сразу же, как только почувствовали себя достаточно сильными, чтобы продиктовать условия мира, потребовали от карфагенян уничтожить всех слонов. Карфагеняне подчинились, но не без глубокого сожаления. Когда же они утратили всякую надежду спасти свое дело, то, согласно Аппиану, как неистовые метались посреди памятников своего былого величия и пронзительно голосили, выкрикивая имена слонов, как если бы те все еще находились с ними, и не переставали оплакивать их утрату (Appian., Bell, punie., XIII; 92).

Но если слоны и приносили не раз пользу карфагенянам, они же причиняли им большой ущерб. Такие повороты судьбы были неизбежным условием использования этих животных; именно это мы и покажем в рассказе о битвах при Тунете и при Панорме — баталиях, занимающих столь важное место в истории Первой Пунической войны и замечательных как большим количеством слонов, которые приняли в них участие, так и различным исходом дела. И действительно, те же самые животные, которые принесли карфагенянам победу при Тунете, при Панорме стали причиной их поражения.

Битва при Тунете (497 г. от основания Рима, 256 г. до P. X.)

Экспедиция консула Аттилия Регула в Африку началась самым блестящим образом. После того как были уничтожены или рассеяны карфагенские флоты, римляне высадились на вражескую территорию и разбивали их армии везде, где только встречались с ними. Большое количество городов открыло перед Регулом свои ворота. В одном-единствен-ном бою консул захватил 18 слонов и отослал в Рим 27 тысяч пленных. Не встречая сопротивления, он совершал набеги уже до самых ворот столицы, и этот соперник Рима, смирившийся наконец, вынужден был просить мира. Измученный одновременно страхом, голодом и раздорами, Карфаген был готов пойти на самые большие жертвы, однако консул, чья природная суровость только усилилась в результате одержанной победы, соглашался вести переговоры лишь на условиях, неприемлемых для побежденных. Таков был предел, до которого дошли карфагеняне, когда неожиданный случай вдруг совершенно переменил все сложившиеся обстоятельства.

Чтобы навербовать добровольцев, они отправили корабли за границу, и вот среди искателей приключений, прибывших в конце концов в Карфаген вместе с многочисленной эскадрой, оказался спартиат по имени Ксантипп, человек талантливый и решительный, именно он скоро вдохнул надежду в побежденных. Первое дело, с которого начал искусный лакедемонец, состояло в том, что он разузнал обо всем, что произошло с момента высадки римлян, и особенно об обстоятельствах, сопутствовавших последним неудачам карфагенян. Он понял, что главной причиной их поражения было неумелое командование полководцев. И действительно, они настолько мало разбирались в своем деле, что вступали в бой на покрытой оврагами и пересеченной местности, где слоны и кавалерия, составлявшие их основную силу, были бесполезными и где превосходство римской пехоты не могло не решить исход сражения. Ксантипп не делал никакой тайны из своих наблюдений; его разговоры дошли до ушей сената. Поскольку это собрание больше не питало доверия к карфагенским офицерам, оно решило посовещаться с иноземцем и приказало призвать его. Доводы Ксантиппа были признаны убедительными, и правительство, одобрив его планы, возложило на него руководство в войне.

Новый командующий следовал принципам, определенным им самим. Будучи убежден в том, что сила карфагенской армии заключается в кавалерии и слонах, он постарался как можно больше увеличить эти роды войск и заботился о том, чтобы маневрировать на ровной местности, где было больше уверенности, что он сможет сохранить преимущество, поскольку у римлян совсем не было слонов, а их кавалерия, всегда немногочисленная, использовалась редко. Регул не понял важности произошедшего изменения тактики или, возможно, не придал значения противнику, постоянно терпевшему поражения. Что же касается его офицеров и солдат, то они не разделяли его уверенности, напротив, они со страхом наблюдали, как противник перешел на новую систему в тот момент, когда должна была состояться битва, которая, как казалось, имела решающее значение.

Местом, где должно было произойти столкновение, стала долина около Тунета (Tunes или Tunetum), города, который тогда занимали римляне и который находился в нескольких лье на юго-восток от Карфагена. Армия Карфагенской республики состояла из 12-13 тысяч человек пехоты, частью граждан, частью наемников, из 4 500 всадников и приблизительно 100 слонов. В центре своего боевого порядка Ксантипп выстроил африканскую пехоту в виде фаланги, потом разместил на флангах кавалерию, поставив ее таким образом, что она выступала несколько вперед за линию фронта пехоты, затем отобрал самых проворных и наиболее легковооруженных из числа наемников, чтобы поставить сформированные из них отряды либо рядом с кавалерией, либо позади, напротив интервалов, оставленных между эскадронами. Наемники должны были выполнять роль легкой пехоты, при необходимости выступить вперед, прикрывать центр или фланги, наконец, контролировать все перемещения противника. Оставшаяся часть наемников была размещена справа от фаланги. Слоны, как передают, были поставлены перед фронтом пехоты в один ряд на достаточно большом расстоянии от всей линии строя, чтобы животных можно было остановить и собрать вместе в том случае, если их натиск будет отражен. Это была не лишняя предосторожность: ведь слоны могли бы ринуться на собственные войска и привести их в беспорядок.

Карфагенская армия была немногочисленной, слоны должны были стоять очень близко друг к другу, если мы вслед заГишаром принимаем, что они находились только перед строем пехоты. «Ксантипп, — пишет этот исследователь, — выстроил слонов бок о бок друг с другом и в один-единственный ряд, и поставил их так тесно, насколько это было возможно, чтобы они не опрокинули его пехоту». Несмотря на авторитет столь искуссного тактика, я не могу принять это мнение: по-моему невозможно надлежащим образом разместить столь большое количество слонов перед корпусом, численность которого не превышает 10 тысяч человек. Воины в соответствии с принципами греческого построения должны были стоять по 16 человек в глубину, а каждый фалангит занимал в строю расстояние приблизительно в 3 фута, отсюда следует, что фронт армии мог составлять лишь 1 800 футов и что слоны могли стоять на расстоянии друг от друга едва в 14 футов. Очевидно, что эта дистанция была слишком маленькой для животных столь большого размера и столь трудно управляемых; если бы они хотя бы немного развернулись или отклонились в сторону во время движения, это могло привести к опасным столкновениям и неизбежному смятению¹³. Наконец, карфагенский полководец испытывал бы такие же значительные затруднения, как сегодня офицер артиллерии, который размещает 100 орудий на линии в 400 метров.

Мне представляется более разумным допустить, что Ксантипп расставил слонов перед всем фронтом своего войска, включая кавалерию на флангах и легкие войска. Можно, впрочем, предположить, учитывая все возможные варианты, что фаланга не образовывала непрерывную линию, а была развернута по отдельным отрядам в 1 тысячу человек или, как тогда говорили, по хилиархиям, между которыми оставались интервалы, предписанные для подобного построения. Фронт карфагенской армии становился в таком случае достаточно протяженным, чтобы можно было оставить между слонами минимальные интервалы в 40 футов. Впрочем, установлен, как кажется, тот факт, что древние всегда размещали слонов на расстоянии, самое меньшее, от 40 до 50 футов друг от друга. Это правило, которому их научил опыт, и мы более подробно поговорим об этом в главе VI второй книги, где речь пойдет о том, каким образом выстраивали этих животных на поле сражения.

Вывод, полученный на основании анализа обстоятельств битвы при Тунете, дает, как я думаю, еще больше веса моему мнению, касающемуся расположения слонов в карфагенской армии. Намерение Ксантиппа, несомненно, состояло в том, чтобы использовать этих животных для окружения римлян; таким образом, весьма вероятно, что он растянул свою боевую линию настолько, насколько это было возможно, чтобы она выступала за пределы пространства, занимаемого строем противника. Фронт армии Регула (ниже мы опишем, какой он был и каков был обычный способ построения, использовавшийся римлянами) должен был занимать 3 200 или 3 600 футов, в зависимости от интервалов, которые консул предполагал оставить между легионами и флангами. Ксантипп, таким образом, поставив слонов перед всем строем своей армии, имел возможность охватить строй римлян. Эта идея должна была сама собой возникнуть у него, и я не вижу причин, почему он не должен был следовать ей; впрочем, он именно так и поступил, если верить тому, что говорит Полибий, который прямо утверждает, что слоны были выстроены перед фронтом всей армии¹⁴.

Согласно наиболее правдоподобным данным, римская армия насчитывала 15 тысяч человек пехоты и 500 всадников. Аппиан и Евтропий говорят о 30 тысячах солдат; но эта цифра кажется мне преувеличенной, поскольку мы знаем, что консул Манлий Вулсон с частью войск вернулся в Италию, оставив Регулу лишь консульскую армию, другими словами, два римских легиона и два легиона союзников, что не могло превышать 15 тысяч человек, учитывая численность легиона в ту эпоху, особенно если мы примем во внимание, что эти войска уже участвовали в боевых действиях и понесли потери. Что касается кавалерии, то Регул не располагал даже третью того состава, который обычно давался армии консула, и данное обстоятельство сыграло большую роль в его поражении.

Римский главнокомандующий, увидев силы и боевое построение армии карфагенян, тут же понял, что главную угрозу для него представляет большое количество кавалерии и слонов. Он решил, что для того, чтобы противостоять опасности, ему нужно придать большую устойчивость своей пехоте, приблизив друг к другу боевые линии и уменьшив расстояние между манипулами, что он и сделал, если верить Полибию, который говорит об этом утвердительно, но в немногих словах и без лишних пояснений¹⁵. Однако именно из-за его лаконичности современные ученые каждый по-своему нарисовали план битвы при Тунете, в соответствии с идеями и тактическими приемами, которые усвоили. Я не буду спорить по поводу всех этих мнений, большая часть которых относится, скорее, к области фантазии, нежели к области истории, и ограничусь тем, что изложу те из них, которые показались мне наиболее правдоподобными. Но прежде я должен коснуться некоторых деталей боевого порядка римлян, вспомнить о котором необходимо, чтобы правильно понять имевшие место события¹⁶.

Римляне, как известно, выстраивали свои армии в три линии, пехота стояла в центре, кавалерия — на флангах. Первую боевую линию образовывали гастаты всех легионов, вторую — принципы, и третью — триарии. Расстояние между второй и третьей линиями было вдвое больше расстояния, которое разделяло первую и вторую.

В эпоху, о которой мы говорим, в каждой линии легионеры образовывали манипулы, отделенные друг от друга интервалами, равными длине их фронта, при этом манипулы принципов находились напротив интервалов гастатов, а манипулы триариев — напротив интервалов принципов. Другими словами, три линии, образованные легионами, были разделены на взводы, располагавшиеся в шахматном порядке. Легковооруженные отряды находились перед фронтом армии: они завязывали бой и могли, если их принуждали к тому обстоятельства, отступить за линии строя через интервалы, оставленные между манипулами.

Несомненно, именно так вначале Регул выстроил свою армию; но когда он увидел кавалерию и слонов карфагенян, то должен был бы усомниться, смогут ли его войска, поставленные подобным образом, оказать им сопротивление, и тогда сомкнул свои линии и уменьшил длину фронта: именно так мы должны понимать высказывание Полибия.

Подобная концентрация сил могла быть осуществлена несколькими способами. Во-первых, сначала мог быть сомкнут каждый легион целиком, полностью устраняя расстояние между линиями и интервалами между манипулами; однако я не думаю, что консул приказал выполнить этот маневр, который, кроме того, что был связан с большими опасностями, очень сильно противоречил правилам римского военного построения. Во-вторых, в каждом легионе могли подвести принципов вплотную к гастатам, а триариев — вплотную к принципам, оставив при этом интервалы между манипулами: легион образовал бы тогда десять колонн, каждая из которых имела от 12 до 14 человек по фронту и около 25 в глубину. Я также сомневаюсь, что Регул прибег к этому построению: колонны были бы очень тонкими и, как следствие этого, весьма неустойчивыми; фронт армии к тому же сохранил бы всю свою протяженность, что противоречит рассказу Полибия¹⁷.

Проще выдвигать подобные гипотезы, чем доказать их; но есть способ постоянно оставаться поблизости от истины, заключающийся в том, чтобы следовать за обстоятельствами сражения, не забывая, что римляне хотя и отлично сознавали, что существовала необходимость придать боевому порядку большую прочность, не могли полностью отказаться от принципов своей тактики. В соответствии с этим вот маневры, которые Регул должен был приказать выполнить своим войскам: 1) он выстроил манипулы в точности друг за другом, от одной боевой линии к другой, с тем, чтобы интервалы оставались полностью открытыми начиная от первого и заканчивая последним; 2) он подвел ближе к друг другу три линии строя, но не соединяя их, а оставив между ними расстояние в несколько шагов; 3) в каждой линии он соединил по две манипулы, точно также как мы соединяем два взвода, чтобы создать из них дивизион; поэтому каждый легион образовывал пять колонн, имеющих фронт, равный длине фронта двух манипул, при этом вся армия состояла из двадцати подобных колонн; 4) приказав правому и левому крылу строя придвинуться к центру, он установил между этими колоннами интервал, который при обычном построении разделял манипулы, — маневр, дающий возможность, по-моему, уменьшить на 700-800 футов протяженность боевой линии; 5) часть легковооруженных отрядов была отправлена вместе с отборными легионерами, чтобы образовать новые двойные манипулы, которые должны были встать во главе колонн, таким образом, было произведено увеличение глубины строя, о котором говорит историк; 6) наконец, в соответствии с традицией, кавалерия была помещена на флангах боевого порядка.

Никакой из этих маневров не противоречил принципам римской тактики, и их совокупность может быть подтверждена обстоятельствами сражения. Из сообщения Полибия действительно следует, что в римской армии было раздавлено слонами большое число легких отрядов и тех, что образовывали основную часть боевого порядка. Это положило начало бегству. Подобное несчастье не произошло бы, если бы в строю были оставлены достаточно широкие и достаточно многочисленные проходы, по которым слоны могли легко пройти, а солдаты — отступить. Таким образом, из всего изложенного следует естественный вывод, что интервалы между манипулами были уменьшены, а линии строя сдвинуты. При обычном построении, когда застрельщики подвергаются преследованию, они отступают сначала в интервалы, имеющиеся во фронте строя (viae), потом в пространство, которое отделяет первую линию от второй и вторую от третьей; поэтому слоны, попав в интервалы, продолжили бы свой бег вплоть до тылов армии, не причиняя никакого вреда. Но все пошло бы не так, если бы интервалы были заполнены беглецами: в этом случае слоны, чтобы проложить себе путь, должны были пробиваться сквозь толпу, сея повсюду ужас и смерть. Таким образом, Регул допустил ошибку, чрезмерно уменьшив расстояние между линиями строя и интервалы между манипулами. Несомненно, он был поглощен идеей противопоставить натиску слонов максимальное сопротивление, однако мы только что увидели, каковы были неудобства от слишком плотного построения войск, которое к тому же в случае неудачи увеличивало трудность воссоединения, поскольку чем плотнее стоят войска, тем им труднее ориентироваться¹⁸.

Ксантипп начал боевые действия массированной атакой слонов. Римляне, чтобы устрашить этих животных, издали боевой клич и стали стучать мечами по щитам; в то же время легковооруженные отряды бросились вперед, окружили животных и начали обстреливать их. Возможно, им удалось бы отогнать слонов к тылам армии, если бы в строю было достаточно проходов; однако мы видели, что это было не так. Потому, не находя выхода, слоны бросились на колонны. Сначала легионеры энергично сопротивлялись, но натиск скоро стал настолько яростным, что они не смогли его выдержать.

Левое крыло пехоты имело, однако, счастье отбиться и, продвинувшись вперед, ударило по наемникам и правому крылу пехоты противника, которое отбросило до самого лагеря. К сожалению, в это время африканская кавалерия рассеяла слабые эскадроны Регула: легионы, оставшись без прикрытия посереди равнины, оказались в кольце атаки. Напрасно они пытались выстоять благодаря сплоченному сопротивлению своих колонн, фронт последних был слишком узким, а число слонов слишком значительным, чтобы римляне могли выдержать страшное давление, которому подвергались со всех сторон. Их ряды скоро были разорваны, атаки кавалерии, следовавшие непрерывно, привели их в окончательное замешательство; наконец, когда множество солдат было уже раздавлено слонами или пало под ударами копий нумидийцев, карфагенская фаланга, соблюдая полный порядок, двинулась вперед, чтобы довершить резню. После этого бегство стало повальным, и из армии, которая была кошмаром Африки, осталось не более 2 тысяч человек, бежавших в Клипею¹⁹, где карфагеняне безуспешно пытались их осаждать. Это были легионеры левого крыла, которые преследовали наемников до самого их лагеря. Когда они увидели поражение остальной армии, им оставалось позаботиться только о собственном спасении. Регул также пытался бежать, однако, окруженный противником, был пленен и доставлен в Карфаген вместе с 500 римлянами, все остальные были убиты. Историки единогласно утверждают, что слоны преследовали и растоптали тех, кто искал спасения в бегстве (Polyb., I, 32; 33; 34; 35; Eutrop., Breviar., II, 21; Tit. Liv., Epitoma, XVIII; Flor., Epitoma, II, 19; Appian., Bell, punie., VIII, 3; Val. Max., I, 1, 14; Frontin., Strateg., II, 2, 11; 3, 10)²⁰.

Карфагеняне потеряли только 800 человек убитыми. Это было все, во что им обошелся успех, полностью изменивший положение их дел и заставивший римлян отказаться от завоевания Африки. Если бы карфагенянам пришло на ум похвастаться тем, что они стали использовать боевых слонов, то несомненно — в данном случае, ведь именно им они в значительной степени были обязаны своей победой.

Наряду со слонами важную роль в сражении сыграла кавалерия, которая, ударив во фланги и тыл римлянам, помешала им собрать свои силы, чтобы отразить слонов.

Аппиан утверждает, что консул допустил ошибку, прибыв на поле битвы с войсками, утомленными жарой и усталостью, после того, как часть дня они шли под палящим солнцем Африки, а их враги, отдохнувшие и со свежими силами, ожидали их на месте. Битва, согласно этому автору, произошла ближе к вечеру — обстоятельство, которым он объясняет легкость, с которой 2 тысячи легионеров смогли спастись от преследования. Фронтин, который говорит о случившемся в этот день, не согласен с Полибием относительно того, какое место занимали наемники в карфагенской армии: он считает, что они были поставлены перед строем пехоты и должны были, забросав римлян стрелами и дротиками, сразу же отступить за фалангу, чтобы потом выйти оттуда на фланги и нападать на римлян всякий раз, когда последние выдвигались бы вперед. Эта версия, если бы она была принята, соответствует тому, что мы сказали в начале этого описания: Ксантиппп разделил свою фалангу на хилиархии, оставив между ними интервалы для прохода легковооруженных отрядов. Эти интервалы, впрочем, могли служить и для того, чтобы пропустить слонов, в том случае, если бы животные получили отпор. Наконец, размещение наемников перед строем пехоты объяснило бы, почему Ксантипп поставил кавалерию на флангах впереди центра: он, несомненно, хотел оставить с каждой стороны проход, чтобы стрелки могли при отступлении встать позади всадников.

Соображение, естественным образом вытекающее из фактов, которые мы только что изложили, — это то, что карфагеняне в эпоху первой войны против римлян были еще достаточно отсталыми в военном деле. И действительно, их армии добивались по-настоящему крупного успеха, только если находились под командованием чужеземца; и еще, о чем можно подумать: этот чужеземец не был выдающимся военачальником, поскольку неизвестно, что он принимал участие в других сражениях до или после этого. Определенно, что до Гамилькара Барки и великого Ганнибала у Карфагена не было ни одного полководца, по праву достойного так называться. Предпочитая вести морскую войну, эта республика придавала второстепенное значение сухопутным войскам. Такая система, конечно же, была неприемлема для государства, стремящегося увеличить свое могущество, и бездарность карфагенских военачальников была главной причиной неудач, которые карфагеняне терпели ранее в Сицилии. Среди этих неудач была одна, подобной которой никогда не было прежде: одна из их армий численностью в 70 тысяч пехоты, имевшая множество кавалерии и большое количество боевых колесниц, оказалась разбита Тимолеонтом, командовавшим 6 тысячами греков, согласно Плутарху, или 12 тысячами — согласно Диодору (Plut., Timoleon; Diodor. Sicul., XVI, 77). Эти поражения, как кажется, не заставили карфагенян уделять больше внимания подготовке своих сухопутных войск и не умерили их желания обладать Сицилией, и остров на протяжении двух столетий был постоянным объектом их посягательств и постоянным театром их военных неудач. Та, которая случилась под Панормом и о которой мы сейчас расскажем, также была вызвана непредусмотрительностью и упрямством одного из карфагенских военачальников.

Битва при Панорме (503 г. от основания Рима, 251 до P. X.)

Поражение при Тунете не обескуражило римлян. Армия уничтожена, проконсул пленен, завоевания утрачены, но ничто не поколебало в тот момент героического постоянства, которое составляло основу их характера: если при благоприятных обстоятельствах они проявляли величие иногда, то в дни несчастий великими оставались всегда. Римлянам хватило нескольких месяцев, чтобы собрать новую армию и снарядить новый флот, который одержал две большие победы и захватил на африканском берегу большую добычу. Подобный реванш стоил карфагенянам 30 тысяч человек и сотен судов. После этого устремления двух соперничавших держав были направлены на Сицилию. Гасдрубал высадился в порту Лилибея с большой армией и 140 слонами.

Победа, одержанная Ксантиппом при помощи этих животных, подтолкнула карфагенян к тому, чтобы собрать их как можно больше и извлечь пользу из того страха, который они внушали римлянам.

Этот страх действительно распространился в массах, всегда находившихся во власти предубеждений, и хотя он не коснулся с такой силой командиров, тем не менее, он не мог не парализовать их решимость, поскольку вид слонов приводил в ужас солдат, и было бы неосторожно подвергать их такому испытанию. Римские полководцы вынуждены были ограничиваться наблюдением за противником и в течение трех лет довольствовались тем, что занимали высоты, не забывая при этом хорошо укреплять лагеря, и избегали всяких столкновений в открытом поле²¹. Отсрочка была необходима, чтобы восстановить моральное состояние войск. Впрочем, римляне использовали ее, чтобы захватить некоторые пункты внутри Сицилии, и их бездеятельность была компенсирована успехами, одержанными флотом, среди которых следует назвать захват приморских городов Липарских островов и Гимеры, а также взятие Панорма, наиболее значительного города на острове.

Первые удачи начали укреплять веру в свои силы. В этот момент проконсул Луций Цецилий Метелл, получивший командование армией, намеревался прославить ее каким-нибудь деянием, достойным имени римлян: он наметил не более и не менее, как одним ударом покончить с Гасдрубалом и его слонами. Поле у Панорма показалось ему прекрасно подходящим для осуществления этого плана. Карфагенский военачальник имел жгучее желание захватить город, но, прежде чем осаждать его, нужно было разбить армию, прикрывавшую подступы к нему. Для того, чтобы внушить своему противнику ложную уверенность в своих силах, Метелл сделал вид, что боится вступать с ним в рукопашную схватку и позволил запереть себя в городе и упорно придерживался оборонительной тактики. Гасдрубал прилагал отчаянные усилия, чтобы заставить его выйти за городские стены, поскольку рассчитывал нанести ему поражение, подобное поражению Регула под Тунетом. Гасдрубал опустошал поля, жег деревни и подходил к самым стенам Панорма, осыпая римлян ругательствами. Наконец он отважился перейти реку (Орет), которая протекала возле города, и то ли потому, что чрезмерно полагался на своих слонов, то ли потому, что, презирая римлян, не слишком боялся нападения с их стороны, совсем не позаботился о том, чтобы разбить лагерь, и имел неосторожность построить свою армию без прикрытия, имея впереди городские укрепления, а в тылу реку.

Метелл приказал выйти своим войскам, делая вид, что он вопреки своей воле вынужден дать бой. Однако ни одно преимущество собственной позиции, ни одна ошибка Гасдрубала не ускользнули от его внимания. Он приказал поставить лучников, пращников и военные машины на стенах города и на краю рва, которым тот был окружен. Стрелки имели приказ, если слоны пойдут вперед, всем стрелять по ним, если же это окажется затруднительным, всем прятаться в ров и вновь пойти в атаку при первой возможности. Траншеи были дополнительно углублены, брустверы, находившиеся перед городскими стенами, надстроены, и на всех этих сооружениях были расставлены лучники, пращники и машины; кроме того, рабочие и горожане, образуя цепь на всех дорогах, ведущих в город, должны были непрерывно снабжать стрелами и метательными снарядами войска, непосредственно участвовавшие в бою. Армия, выстроившись к сражению перед фронтом противника, скрыла от него свои приготовления и наконец предоставила ему случай вступить в бой, которого он так долго добивался.

Размещенные подобным образом римляне могли без страха ожидать приближения карфагенян. Тогда Метелл доверил командование одному из своих приближенных, а сам во главе нескольких отборных когорт встал у ворот города, откуда имел хорошую возможность атаковать. Он находился здесь, как в засаде, готовый ударить во фланг нападавшим в случае, если они неосторожно приблизятся.

Карфагенская армия насчитывала более 30 тысяч солдат и 130 слонов. Сражение начали легковооруженные войска. Римляне, предвидевшие роль, которую им предстояло сыграть, притворились испуганными и оставили поле боя; Гасдрубал, будучи уже уверенным в своей победе, удвоил натиск и преследовал их до стен города. Тогда на его войска и слонов со всех сторон обрушился град стрел, камней и зажигательных снарядов, а римляне, перейдя в атаку, заставили теперь его отступить. Вожаки слонов, охваченные духом соперничества и желая, чтобы честь победы принадлежала им, погнали всех своих животных против римлян. Последние отступили второй раз, изображая великий ужас. Гасдрубал двинул вперед свою фалангу и поддержал наступление слонов, которые продвинулись вплоть до самых стен города. Однако по мере того, как карфагеняне подходили все ближе, легионеры выстраивались друг за другом позади укреплений, давая тем самым возможность действовать стрелкам, выстрелы которых становились тем смертоноснее, чем меньше было расстояние до цели.

Наконец карфагеняне заметили, правда, слишком поздно, ловушку, в которую они угодили. Слоны остановились у контрэскарпов, а собственная пехота давила на них сзади; таким образом они оказались под градом метательных снарядов, которые сыпались на них из-за каждого зубца оборонительных сооружений и со всех строений, возведенных вокруг города. Придя в ярость от полученных ран, слоны, издавая ужасный рев, развернулись и ринулись на строй карфагенян, где произвели чудовищное опустошение, поскольку карфагенские солдаты стояли слишком плотной массой, чтобы открыть для них проходы. Наконец Метелл, ожидавший именно этого момента, ударил со своим резервным отрядом в левый фланг осаждающих, опрокинул их и перебил, почти не встречая сопротивления.

В довершение всех бедствий вблизи берега появился карфагенский флот. Беглецы бросились к нему в надежде обрести спасение. Римляне преследовали эту беспорядочную толпу, и те, кто не погиб от меча, утонули, пытаясь достичь кораблей. В этот день погибло 20 тысяч карфагенян; что касается слонов, то 26 из них были убиты, а 104 живыми достались победителям. Часть слонов, покинувшая поле сражения после гибели их погонщиков, бежала во всех направлениях в сельскую местность, и римляне, не умевшие обращаться с этими животными, не могли подчинить их. Тогда Метелл приказал объявить, что он даст свободу любому пленному, который приведет к нему одного из слонов, и скоро все они оказались в его руках. Эта битва произошла на четырнадцатом году после начала войны и на пятом после поражения Регула (Polyb., I, 38; 39; 40; 41; Diodor. Sicul., XXIII, Excerpt., 14; Tit. Liv., Epitoma, XIX; Plin., NH, XVIII, 4; Flor., Epitoma, II, 2; Frontin., Strateg., II, 5, 4; Eutrop., Breviar., 11, 24)²².

Одно обстоятельство, о котором говорит Диодор Сицилийский, объясняет огромные потери, понесенные карфагенянами: согласно этому автору, незадолго до того, как был дан сигнал к атаке, торговцы привезли в их лагерь обоз с вином. Галльские наемники, составлявшие большую часть карфагенской армии, пили его в чрезмерном количестве и, опьянев, посеяли в лагере суматоху и беспорядок в тот самый момент, когда нужно было, сохраняя полнейшее спокойствие, идти в бой. Согласно тому же историку, Метелл захватил только 60 слонов; однако очевидно, что это число, приведенное во фрагменте, рассказывающем о битве при Панорме, — ошибка, допущенная переписчиками рукописей, поскольку все античные свидетельства сходятся на том числе, которое мы привели; есть даже авторы, которые доводят его до 120 и 138 (Seneca, De brevit. vitae, XIV; Dionys. Halicamass., Antiq. roman., II, 66).

Весть об этом поражении повергла карфагенян в отчаяние. Общее недовольство было направлено против Гасдрубала, и этот военачальник, несомненно, расплатился бы за свою неудачу мучительной казнью, если бы, позаботившись о своей безопасности, не спасся бегством. Впрочем, есть авторы, которые утверждают, что он действительно был казнен, так как такой удел у карфагенян был уготован всем побежденным полководцам. Как бы то ни было, соперник Рима, потрясенный этим несчастьем, вновь склонился перед фортуной Капитолия. Победители Регула освободили своего знаменитого пленника из тюрьмы, где он чах в течение пяти лет, и отправили в Рим с прошением о мире. Постоянство этого несчастного военачальника, его героизм, жертвенность, которую он проявил по отношению к своей родине, и верность клятве были увековечены историей и во все времена будут предметом восхищения потомков²³.

Что не поддается описанию, так это радость, охватившая Рим, когда там узнали о победе Метелла: ни одна столь же полная победа так не льстила самолюбию римлян. Воспоминания о Тунете безмерно увеличивали впечатление от достигнутого успеха, все были горды тем, что смогли взять подобный реванш, но однако наивысшее удовлетворение народу доставило то, что были побеждены и закованы в цепи более 100 слонов, и как часто случается, когда толпа из крайнего отчаяния бросается в безудержное бахвальство, так и теперь не было ни одного, даже самого жалкого пехотинца, который отныне не чувствовал бы себя достаточно храбрым, чтобы сразиться хотя бы с одним из этих животных, и достаточно сильным, чтобы одолеть его²⁴. Действительно, можно было гордиться тем, что во время войны в течение одного дня было захвачено столь большое число слонов, и Флор вполне обоснованно замечает, что даже во время охоты было бы большой удачей поймать их в таком количестве (Flor., Epitoma, II, 2)²⁵.

Правительство, энергия и настойчивость которого привели к столь счастливому повороту событий, не замедлило воспользоваться энтузиазмом населения. Сто четыре слона были предоставлены для показа народу во всех областях римской державы. Их видели, говорит Евтропий, на всех дорогах, и любой мог свободно рассматривать их, и поскольку они постоянно находились перед глазами, то в конце концов к ним стали относиться с презрением. Когда же затем почести триумфа были присуждены Метеллу, он приказал, чтобы эти животные шли двумя рядами перед его колесницей. Тринадцать карфагенских военачальников, закованных в цепи, придавали дополнительный блеск церемонии. Какое зрелище для Рима той эпохи, еще бедного, еще пребывающего в своей древней простоте! Города, чьи узкие улицы с деревенскими домишками, стоявшими вдоль обочин, едва могли дать проход этим чудовищным четвероногим! Но время это было героическим, то была юность великого народа. Период его возмужания сверкнет вспышкой молнии, и вслед за тем скоро последует самый стремительный и самый плачевный декаданс²⁶.

После того как слоны украсили триумфальное шествие Метелла, они были отведены в цирк, где народу предстояло решить их судьбу. Каждый получил возможность дразнить их и превратить, собственно говоря, в игрушки. Это должно было раз и навсегда избавить народ от боязни перед слонами; наконец, когда толпа устала развлекаться, был отдан приказ перебить животных стрелами. С трудом можно понять, как римляне, обычно столь благоразумные и предусмотрительные, не подумали о том, чтобы найти лучшее применение такому количеству слонов, которое судьба отдала в их руки. Решение уничтожить их без всякой пользы было настолько же бессмысленным, насколько и варварским, сам Плиний, кажется, был неприятно им поражен²⁷. Я охотно соглашусь, что было неосторожно предоставлять их в качестве дара могущественным чужеземным владыкам и слишком накладно содержать их как простой предмет роскоши, но разве нельзя было использовать их как-то иначе? Все это доказывает, что римляне лишь с большой неприязнью согласились использовать слонов. Они захватили их небольшое количество в начале этой войны, когда победили Ганнона под стенами Агригента, Регул также захватил 18 животных в начале кампании в Африке. Все эти слоны, несомненно, были отправлены в Рим, где их ждала та же участь, что и захваченных под Панормом, по крайней мере, ничего не доказывает, что они были сохранены. Что было причиной подобного невнимания римлян к слонам? Проистекало ли оно из чувства гордости, связанного с пренебрежительным отношением к чужеземному военному средству, или же римляне боялись, что, начав использовать слонов, они навлекут на себя те же несчастья, которые, как они видели, эти животные так часто приносили их противникам?

Соображения относительно состава карфагенских армий — Восстание наемников — Как использовали слонов во время этой войны карфагенские полководцы — Битва при Матре.

Могущество Карфагена основывалось в действительности лишь на богатствах, получаемых с помощью торговли. Именно за счет подобных средств он мог вербовать отряды иноземцев, чьими руками расширял пределы своей империи. Между политическим влиянием Рима и Карфагена существовала огромная разница: корни могущества Рима произрастали в нем самом, корни могущества Карфагена лежали за его пределами. Рим черпал силы в своей собственной природе, и победить его можно было только находясь на его земле, процветание же Карфагена зависело от множества чужеземных источников, исчерпать которые можно было, не ступая на его территорию. Одним словом, жизненная сила Карфагена была заимствованной, в то время как сила Рима имела естественный характер. Такое различие рано или поздно должно было определить судьбу этих двух государств.

Вследствие подобного искусственного существования Карфаген имел армию, состоявшую главным образом из наемников: нумидийцев, гетулов, галлов, кельтиберов, греков, жителей Балеарских островов. Граждане республики по большей части служили во флоте и лишь в очень небольшом количестве попадали в сухопутную армию; приблизительно той же самой системы придерживаются сегодня англичане. Каждый раз, когда Карфаген готовился к войне, он рассылал во все стороны вербовщиков, чтобы они нанимали добровольцев. Именно во главе наемников, собранных подобным образом, Ганнибал одержал победы при Требии, у Тразименского озера и при Каннах. Иноземец, содержавшийся на жалование, спартиат Ксантипп, после многочисленных поражений, понесенных Карфагеном, вернул победу под его знамена.

Однако не всегда можно было положиться на искателей приключений, чья верность несколько раз колебалась в моменты кризисов. Причиной кровавых столкновений часто была также зависть, вспыхивавшая между наемниками и отрядами, составленными из карфагенян. Подобный порок карфагенских армий обличил Полибий, и когда этот рассудительный историк проводит сравнение между ними и римской армией, то всегда отдает предпочтение последней. Римский солдат, говорит он, сражаясь за свою родину и своих детей, всегда охвачен одинаковым пылом, и превратности судьбы только придают ему дополнительные силы. У карфагенских же наемников, чья верность поддерживается только выплатой жалования, напротив, привязанность к знамени, под которым они призваны служить, тает сразу же, как только они видят, что надежд на получение выгоды стало меньше (Polyb., VI, 51). Короче говоря, деньги были для Карфагена нервом войны в полном смысле слова, их значение в этом отношении для Рима было гораздо меньшим.

Поэтому не стоит удивляться, что измены и восстания часто ставили в затруднительное положение карфагенских военачальников. Однако, что кажется почти невероятным, эта республика, столь упорно противостоявшая римской мощи, чуть было не стала добычей тех самых иноземцев, услуги которых она так дорого покупала и оплачивала. Мы остановимся сейчас на восстании, в результате которого Карфаген, несомненно, пал бы без помощи, оказанной ему слонами.

Договор, завершивший Первую Пуническую войну, обязывал карфагенян оставить Сицилию. Следовательно, им пришлось погрузить на корабли свои войска и свое снаряжение и переправить их в Африку. Позже они решили распустить наемников, содержание которых в мирное время казалось вдвойне обременительным. Но осуществить эту операцию было нелегко: во-первых, потому что наемники были весьма многочисленными; во-вторых, потому что им не были выплачены значительные суммы в виде жалования и компенсаций, которых они требовали за потерю лошадей, оружия или под другими предлогами. Поскольку общая сумма всех этих запросов превосходила возможности государства, руководители сената и армии предложили только часть денег в счет уплаты долга и призвали наемников умерить свои претензии. Однако эти свирепые люди оказались неуступчивыми и, полагая, что они в состоянии диктовать закон республике, открыто подняли знамя мятежа.

У восстания было много руководителей, таких как италиец Спендий, африканец Матос и галл Автарит, оказавших на своих товарищей влияние, какое отвага и хитрость оказывают на грубые и ожесточенные умы. Печальная слава, которую снискали эти разбойники, может быть сопоставима с той, которую позднее обретут в Италии Спартак и Крикс: хотя последние отличились своими грабежами на более обширном пространстве, но бесчинства, совершенные карфагенскими наемниками, были куда более ужасающими. Несмотря на свое количество, не превышавшее 20 тысяч человек, восставшие разбили лагерь около Тунета, в самом сердце карфагенских владений. Отсюда они рассылали эмиссаров, подбивавших к восстанию африканские племена, которые, будучи подчинены силой и с трудом перенося огромное бремя налогов, ожидали только удобного случая, чтобы возвратить себе свободу. 70 тысяч бойцов откликнулись на этот призыв, и скоро Карфаген с ужасом увидел у своих ворот 100 тысяч повстанцев. Никогда еще подобная гроза не гремела над ним. Истощенный 24-летней войной, без войск, без запасов оружия и продовольствия, совершенно не подготовленный к сопротивлению, в тот момент, когда он рассчитывал обрести некоторую передышку, Карфаген оказался захваченным врасплох и подвергся нападению со стороны тех самых людей, руками которых он привык защищаться. Все области, откуда он мог бы получить помощь, были опустошены или же соединились с врагом²⁸.

Как бы то ни было, карфагеняне предприняли отчаянные усилия: они вооружили граждан и навербовали добровольцев везде, где смогли их найти. Но главные надежды они возлагали на свою кавалерию и 100 слонов. Последний род войск был особенно полезен, чтобы бороться с массами восставших, образовывавших в основном пехоту. Действительно, в начале военных действий Ганнон атаковал наемников под Утикой, которую они осаждали, прорвался со своими слонами в их лагерь и учинил в нем страшное избиение, но когда этот военачальник не сумел извлечь пользу из первого успеха, сенат лишил его командования и передал его Гамилькару Барке, лучшему, хотя и самому молодому военачальнику республики. До какой крайности был тогда доведен Карфаген, может продемонстрировать тот факт, что Гамилькар с трудом смог собрать 10 тысяч человек, чтобы противостоять противнику, насчитывавшему около 100 тысяч; кроме того, эта небольшая армия была заперта в городе плотным кольцом блокады и не имела почти никакой надежды на то, что сможет вырваться из него.

Битва при Макаре

Как мы уже об этом сказали, Карфаген был построен на полуострове и отделен от континента цепью холмов. По ту сторону текла широкая и глубокая река Макар²⁹, впадавшая в море на небольшом расстоянии от Утики. Восставшие, укрепившись в проходах между холмами, не оставили Гамилькару никакой возможности выйти с этой стороны: даже если бы он смог прорваться через все дефиле, то оказался бы остановлен течением Макара, поскольку Спендий со своими 10 тысячами солдат охранял единственный мост, который был наведен через реку, а лагерь окружил высоким кирпичным бруствером. Другой корпус, насчитывавший 15 тысяч повстанцев, в это самое время продолжал осаду Утики.

Перечисленные трудности, перед которыми оказался бы бессилен заурядный ум, лишь послужили тому, чтобы дать возможность раскрыться гению карфагенского полководца. Гамилькар заметил, что ветер с моря всякий раз нагромождал пески в устье Макара и образовывал там отмель, по которой можно было попытаться пройти. Он стал держаться наготове, и когда этот природный феномен повторился, прошел ночью по побережью и пересек реку вместе со своими войсками и 70 слонами. Его армия продвигалась уже маршем по левому берегу реки и одновременно угражала как лагерю Спендия, так и лагерю тех, кто осаждал Утику, когда восставшие узнали об этом маневре. Они поспешили соединить свои силы и сделали это с таким проворством, что два корпуса были объединены прежде, чем Гамилькар смог их атаковать.

Гамилькар выстроил свою маленькую армию в три линии, чтобы двигаться вперед как можно быстрее. В первой он поставил слонов, вторая была составлена из легковооруженных войск и кавалерии, фаланга образовывала третью. Как мы сказали, у него было не более 10 тысяч человек, следовательно, его фронт не мог быть чрезмерно растянут. Повстанцы, увидев неприятеля в таком порядке на открытой равнине, воодушевились надеждой окружить Гамилькара, поскольку их собственная армия превышала карфагенскую более чем в три раза. Поэтому они выстроились в одну линию, которая намного выступала за фланги карфагенян. Гамилькар разгадал их намерения. Он совершенно не обеспокоился этим и позволил им растянуть фронт настолько, насколько они хотели. Горя желанием вступить в рукопашную, повстанцы бросились вперед. Однако армия со столь растянутым фронтом, двигавшаяся со всей возможной поспешностью, не могла сохранить строя, поэтому равнение было потеряно, в фаланге восставших образовались разрывы, и они пришли в почти полное расстройство, когда вплотную приблизились к противнику.

Именно это и предвидел Гамилькар. Он произвел тогда настолько быстрое, насколько же простое перестроение боевого порядка. Карфагенская армия внезапно остановилась, Гамилькар приказал всем трем линиям одновременно развернуться назад, заставил фалангу расступиться по отдельным звеньям (возможно, по двойным синтагмам, имевшим 32 человека по фронту). Слонам, легковооруженным войскам и кавалерии было приказано пройти через интервалы и встать на флангах, справа и слева. Наконец, когда этот маневр был осуществлен, Гамилькар вновь развернул фалангу фронтом вперед и образовал новый боевой порядок, состоявший из одной линии, центр которой занимала пехота, а кавалерия и слоны — оба фланга.

Когда наемники увидели первое из этих движений, то решили, что охваченные ужасом карфагеняне стали отступать. Поэтому они бросились бегом, преследуя отступавших, что окончательно расстроило их ряды. Слоны и кавалерия Гамилькара, появившиеся на флангах, заняли свое место в боевом порядке, и им не составило никакого труда ворваться в толпу повстанцев, утратившую всякую сплоченность. В то же самое время фаланга решительно обрушилась на отряды, пытавшиеся восстановить строй и опрокинула их один за другим; наемники в этот момент подчинялись лишь голосу страха, и у командиров не было более возможности заставить их слушаться приказов. Победа, достигнутая Гамилькаром была настолько полной, насколько он сам мог того желать: 6 тысяч врагов были изрублены в куски кавалерией или раздавлены слонами, 2 тысячи были захвачены в плен, остальные спаслись как смогли, бежав либо в лагерь перед Утикой, либо в лагерь на берегу Макара.

Полибий упоминает и о второй победе, одержанной Гамилькаром немного позднее, в которой также главная заслуга принадлежала слонам. Однако, несмотря на эти успехи, ему нужно было время, чтобы завершить свое дело: ведь повстанцы, намного превосходившие его силами, могли действовать одновременно на разных направлениях, тогда как его армия, слишком малочисленная, чтобы быть разделенной, чаще всего могла что-либо предпринять лишь поблизости от собственного лагеря. Поэтому Гамилькар избрал разумную стратегию, заключавшуюся в том, чтобы выжидать, следить за передвижениями своих врагов и использовать их ошибки. И действительно, он маневрировал столь искусно, что завлек их в горные ущелья и запер там так надежно, что они не могли оттуда выбраться живыми. Тогда ввиду недостатка припасов наемники приняли чудовищное решение поедать друг друга, но скоро такое положение стало невыносимым, и они пожелали попытаться пробиться, вступив в безнадежную схватку, чтобы, по крайней мере, подороже продать свои жизни. Гамилькар, который ждал этого, окружил их, бросил против них слонов и всех уничтожил. Говорят, что на поле осталось 40 тысяч тел, и это не должно нас удивлять, ведь у восставших не было никакого убежища, а карфагеняне торопились с ними покончить. Таков был конец этой ужасной войны, длившейся более трех лет и в которой слоны опять оказали карфагенянам большую помощь, как в том, чтобы одержать победу, так и в том, чтобы закрепить ее результаты (Polyb., I, 65, 70, 75, 88; Diodor. Sicul., Fragm., XXV; Com. Nep., Hamilcar)³⁰.

Примечания:

[1] Heeren A.-H.-L. von. Manuel d’histoire ancienne… P. 87.
[2] «Non minus animosis Tyriis, fiducia Carthaginiensium, bello excipitur» («Он начал войну, но и тирийцы благодаря надежде на карфагенян были не менее отважными»).
[3] «Terminos quoque imperii, adquisita Cyrene urbe, ampliaverat» («Он расширил границы государства, присоединив город Кирену») (Justin., Hist, philippic., XIII, 6). План завоевания карфагенской Африки соответствовал египетской политике, это была заветная мечта наследников Александра. Деметрий Поли-оркет, среди прочих государей, провел масштабные приготовления на море и на суше, чтобы вести войну с Карфагеном, и лишь его быстрое падение не позволило осуществиться этим замыслам. См.: DroysenJ. G. Geschichte der Nachfolger Alexanders. S. 596.
[4] Heeren A.-H.-L. von. De la Politique et du commerce… T. IV. P. 922.
[5] Утверждение Лагидов на троне в Александрии может быть приурочено к битве при Ипсе (301 до P. X.). Восшествие Филадельфа произошло пятнадцатью годами позднее. Первая Пуническая война началась спустя тридцать семь лет после первого из этих событий и спустя двадцать после второго.
[6] Дороги, по которым идут караваны сегодня из Берберии в Судан и на берега Нигера, те же, что и во все времена; как и раньше, они проходят через страну гарамантов и страну гетулов, т. е. Феззан, Тафилет и Биледулжерид, изменились только названия переходов. См. научные изыскания Герена: Heeren A-H-L. von. De la Politique et du commerce… T. IV. P. 223, 391.
[7] См. выше с. 39 и далее.
[8] Campomanes Р. R. de. Antiguedad maritima de la republica de Cartago, con el periplo de su general Hannon, traducido del griego e ilustrado. In 4 vol. Madrid, 1756.
[9] Bureau de La Malle. A. J. C. A. De la Topographie de Carthage. Paris, 1835. P. 23.
[10] См. выше с. 96.
[11] Freinshemio J. Supplementa Liviana // Livius Titus. Historiarum libri qui supersunt omnes. In 13 Bd. Zweibrucken, 1784-1786. Dec. II, lib. XVI.
[12] Быстрота, с какой карфагеняне восполняли потери в слонах, — еще одно доказательство, которое мы можем добавить к тем, что были высказаны в главе I (с. 43) и далее, когда мы доказывали, что они получали этих животных из Пум и дни, Мавритании и других стран, находившихся к северу от гор Атласа.
[13] Трудность была еще бы большей, если следовать Гишару, поскольку этот тактик насчитывает в корпусе Ксантиппа только 8-9 тысяч человек. Таким образом, расстояние между слонами не превышало 10 или 12 футов. См.: M?moires militaires… Т. I, Ch. 2; здесь же дается план битвы при Тунете, согласно которому слоны стоят, почти касаясь друг друга.
[14] «???? ??? ????????? ???????? ?? ??? ??? ????? ??? ???????? ?? ?????? ?????????» («Выведя слонов из стойл, он поставил их впереди всего фронта армии») (Polyb., I, 33).
[15] «??? ?? ???????? ????? ?????????? ??? ? ???????, ????????? ?? ??????????…» («Делая весь строй короче, чем раньше, но более глубоким…») (Polyb., I, 33). Очевидно, что при уменьшении интервалов между манипулами, должна была уменьшиться длина фронта всей армии; однако, если только мы не будем считать, что построение было сплошным, что мне не кажется приемлемым, не совсем понятно, каким образом, сжимая три линии, можно было достичь большей глубины строя. Эта неясность, вызванная крайней лаконичностью текста, заставила меня предположить, что Регул, возможно, усилил свой фронт за счет четвертой линии (ниже мне представится случай развить это предположение). Таким образом получилось бы, что он действительно увеличил глубину строя, чтобы отразить слонов, каковую цель он и преследовал, как сообщает наш историк.
[16] О построении легиона и боевого порядка римлян можно узнать у Патриция (Patricii F. La militia Romana di Polibio, di Tito Livio, e di Dionigi Alicamaseo. Ferrare, 1583) и Юста Липса (Justus Lipsus. De Militia Romana); среди современных авторов — у генерала Роньа (Rogniat J. Considerations sur l’art de la guerre. Paris, 1816) и полковника Карьон-Низа (Carrion-Nisas M. FI. F. de. Essai sur l’histoire g?n?rale de l’art militaire, de son origine, de ses progr?s et de ses r?volutions. En 2 t. Paris, 1824).
[17] В своих трудах Фолар, Гишар и Карьон-Низа приводят различные аргументы, с помощью которых пытаются обосновать свои несхожие точки зрения.
[18] Описание битвы при Заме, которое мы дадим в главе XI, еще лучше покажет недостаток построения, избранного Регулом. В действительности, как мы увидим, Сципион сумел сохранить всю мобильность легионов и достиг этого при помощи нескольких незначительных перестроений, позволивших им успешно бороться против слонов.
[19] Морской город, расположенный на полуострове, имеющем форму щита. Поэтому греки дали ему название Аспис (щит), а римляне — Клипея. Сейчас это местечко недалеко от мыса Добрый (Bon), носящее название Аклибия или Калибия и находящееся в регентстве Тунис.
[20] Folard J.-Ch. de. Commentaires sur l’histoire de Polybe. T. I; Guischardt Ch. M?moires militaires… Ch. 2; Carrion-Nisas M. H. F. de. Essai sur l’histoire g?n?rale de l’art militaire… Liv. II. Ch. 2, § 8. P. 196.
[21] Страх римлян перед слонами и усердие, с которым карфагеняне увеличивали их количество, — достоверные исторические факты. Они доказывают, что именно этим животным, а не только превосходству нумидийской кавалерии над римской, как утверждает Гишар, должна быть приписана победа при Тунете.
[22] Folard J.-Ch. de. Commentaires sur l’histoire de Polybe. T. I.
[23] Я не знаю ничего более благородного и более трогательного, чем стихи Горация, посвященные памяти этого великогЬ человека (Horat., Od., III, 5).
[24] «Когда известие об этой победе достигло Рима, — говорит Полибий, — там меньше радовались потере такого большого количества слонов, ослабившей мощь Карфагена, чем уверенности, которую триумф, одержанный над этими животными, придаст солдату» (Polyb., I, 41) («??? ?? ???????????? ?????? ???????????? ??? ??? ?????, ?????????? ????, ??? ????? ??? ?? ???? ????????? ??????????, ??? ?????? ????????????, ?? ??? ?? ???? ?????? ????????????, ??? ????????? ????????????»).
[25] «Magna quoque praeda si gregem ilium, non bello, sed venatione cepisset» («Добыча была столь велика, как если бы их стадо было захвачено не на войне, но во время охоты»).
[26] Род Цецилиев, к которому принадлежал Метелл, пожелал увековечить память о победе при Панорме, приказав выгравировать изображение слона на своих медальонах, которые сегодня можно видеть в коллекциях нумизматов.
[27] «Interfectos jaculis, penuria consilii, quoniam neque ali placuisset, neque donari regibus» (Plin., HN, VIII, 6).
[28] «Tantum exarsit intestinum bellum, ut nunquam pari pericolo fuerit Carthago, nisi quum deleta est» («Началась такая внутренняя война, что никогда Карфаген не находился в подобной опасности, если только не считать времени, когда он был разрушен») (Com. Nep., Hamilcar, 2).
[29] Ничто не создает столько сложностей для историка, как различие, существующее между греческими и латинскими географическими названиями. Тит Ливий называет эту реку Bagradas, в рукописях Полибия ее находят под именем Масага и Macaros, Свида именует ее Bucaras. Сегодня эту реку называют Меджерда (Mejerda или Medjerdah). Мы сохраняем за ней имя Макар, чтобы сообразовываться с теми авторами, которым мы следуем в этой части нашей работы.
[30] Guischardt Ch. M?moires militaires… Ch. 3.

Источник:

Арманди П. Д. Военная история слонов. «Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета», «Нестор-История». Санкт-Петербург, 2011.
Перевод: А. Банников.