Римское морское могущество в ходе Второй Пунической войны: Часть вторая (Хлевов А. А.)

Rebus in arduis (В трудных обстоятельствах)

Отпадение Сиракуз — Новая кораблестроительная программа — Осада Сиракуз — Технические ухищрения римлян — Машины и приспособления Архимеда — Прорывы карфагенского флота в Сиракузы и из них — Падение Сиракуз — Стабилизация войны на море — Действия под Тарентом — Переход римлян к наступательной стратегии — Действия римского флота на Балканах и в Греции — Применение флота в Испании — Взятие Нового Карфагена — Привлечение средств граждан к строительству флота — Сражение эскадры Децима с тарентинцами — Рейды в Африку — Флот Сульпиция на Балканах — Перехват флота карфагенских транспортников — Рейд Магона в Испанию — Перенос войны в Африку — Действия под Утикой и Гиппоном — Эвакуация Ганнибала из Италии — Завершение войны и ее итоги, сожжение карфагенского флота.

В 214 г. обострилась ситуация в Сиракузах. Умерший Гиерон завещал своему внуку, Гиерониму, как зеницу ока хранить союз с римлянами, который нерушимо соблюдался уже 50 лет. Однако внук-самодур, склонный скорее к болезненному подчеркиванию собственной тиранической власти, чем к управлению государством, все более склонялся к союзу с Карфагеном — в чем, впрочем, его всемерно поддерживали многочисленные советники. Противники такого союза были в основном уже ликвидированы под разными предлогами либо самим Гиеронимом, либо своими оппонентами. В конечном счете ряд посольств от римлян и карфагенян, посетивших Гиеронима, привел царя к решению о разрыве с давним союзником. Карфагеняне, хоть и были людьми восточными, все же, видимо, были неприятно шокированы поведением юного сиракузского владыки. Тот, сперва договорившись с ними о том, что Сицилия будет поделена между Сиракузами и Карфагеном по реке Гимере, затем со смехом заявил, что карфагенянам хватит и владений в Италии, а вся Сицилия должна принадлежать ему. С этими заявлениями мирились — вернее, закрывали на них глаза, — ведь союзник был необходим, хотя бы и столь одиозный. Ненавидимый народом и большинством приближенных, Гиероним вскоре был убит заговорщиками, что, однако, не отвратило неизбежной войны.

Очередные выборы должностных лиц и перестановки в римском командовании в 214 г. подчеркнули роль флота и его начальников. Показательно сравнение, которое привел в своей речи при избрании консулов Квинт Фабий: «Любой моряк, любой человек на корабле может править им, если море спокойно; в жестокую бурю, когда корабль несет ветром по взволнованному морю, нужен мужественный кормчий. Мы плывем не по спокойному морю; несколько раз в шторм чуть не потонули; посадить к рулю следует человека, хорошо проверенного». Впрочем, речь эта была направлена против избрания не кого-нибудь, а именно Тита Отацилия. Многие римляне — Квинт Фабий не был в одиночестве — обвиняли командующего сицилийской эскадрой в том, что он допустил подвоз помощи Ганнибалу и мало тревожил африканское побережье! Такой гиперкритический подход, разумеется, делал честь римлянам, однако вряд ли соответствовал действительности. «Мы, Отацилий, испытали тебя в малом; ты ничем не доказал, что тебе можно доверить большее. Флот, которым ты командовал в этом году, мы построили ради трех целей: опустошать африканское побережье, охранять берега Италии, а главное, не допускать, чтобы Ганнибалу из Карфагена подвозили подкрепления, деньги и провиант». Нет никакого сомнения в том, что эти обвинения — плод политических интриг, а не отражение реального положения вещей. Вместе с тем очевидно, что ситуация на южном побережье Италии стала более неспокойной после отпадения большинства союзников римлян.

Как бы то ни было, Тит Отацилий вновь получил под командование свой флот. Квинт Муций был назначен пропретором на Сардинию, получив два легиона, Марк Валерий с флотом и одним легионом — контролировать южное побережье до Брундизия и следить, не зашевелится ли Филипп Македонский. В Галлии, Апулии и Сицилии разместили по два легиона. Марк Валерий, кстати, принял косвенное участие в обороне Тарента — с приходом Ганнибала под стены города он отрядил туда Марка Ливия, который молниеносно наладил оборону города, набрав отряд боеспособной молодежи.

Ответом на проблемы этого периода стала масштабная кораблестроительная программа, нацеленная на модернизацию корабельного состава. Консулам было поручено заложить и построить сотню новых единиц флота — так, чтобы группировка близ берегов Калабрии составила 150 кораблей. Новые корабли частью заменяли обветшавшие суда, частью вводились в строй дополнительно.

В преддверии войны на Сицилии, которой все ожидали, ощущалась острая нехватка экипажей. Поскольку моряков не хватало, сенат вынужден был принимать соответствующие законодательные меры. В соответствии с изданным указом, те граждане, которые при цензорах Луции Эмилии и Гае Фламинии владели имуществом (сами или их отцы) на сумму не менее пятидесяти и не более ста тысяч ассов, выставляли одного моряка и обеспечивали его жалованье на шесть месяцев. Те, у кого имущество определялось в размере от ста до трехсот тысяч ассов — трех моряков и обеспечивали их жалованьем на весь год. Владевшие имуществом в пределах от 300 000 до миллиона ассов выставляли пятерых моряков, более миллиона — семерых. Отцы-сенаторы — каждый — обязывались обеспечивать восьмерых моряков и их годичное жалованье. В соответствии с этим указом состоятельные граждане вооружили моряков и снабдили их месячным запасом продовольствия. Показательно, что впервые в истории римский флот был снаряжен на частные средства.

Публий Корнелий был назначен командовать сухопутными силами на Сицилии, Тит Отацилий был поставлен командовать флотскими силами на острове и контролировать побережье. Все готовились к новой локальной войне в рамках пылавшего римско-карфагенского конфликта. Положение в Сиракузах было очень сложным и запутанным. Отдельные партии изо всех сил тянули государство: одни — в руки Карфагена, другие — в руки римлян. Череда политических убийств и восстаний была лишь зримым отражением обуревавшего Сиракузы хаоса.

Верховное командование римскими войсками на Сицилии было возложено на консула Марка Марцелла. Марцелл достаточно рьяно взялся за дело. В сложившейся ситуации, когда сам город, да и все государство, кипели противоречиями, он предпринял акцию, очень хорошо знакомую нашим современникам, судя по всему, в классической своей форме она была проведена впервые в истории. Речь идет о классическом варианте «дипломатии канонерок».

Дело обстояло следующим образом. К Марцеллу доставили послов из Сиракуз. Римский флот в количестве сотни кораблей в этот момент стоял сравнительно недалеко от города, в гавани Мургантии. В то же время римляне были осведомлены, что флот карфагенян находится также невдалеке от Сиракуз — он ожидал на якоре близ мыса Пахин (современный Капо-Пассеро, южная оконечность Сицилии, около 60 км от города). Римляне поставили свои корабли напротив входа в гавань, с таким расчетом, чтобы все жители города могли воочию убедиться как в наличии у них серьезных намерений, так и средств для их осуществления — так сказать, в качестве моральной поддержки послов. Сторонники союза с Карфагеном, знавшие о наличии неподалеку карфагенского флота, поначалу воспряли духом и начали активно агитировать против римлян — настолько активно, что народ уже начал сбегаться в гавань, стремясь помешать высадке римского десанта. Именно в такой сложнейшей обстановке собралось народное собрание. Один из лидеров проримской партии, Аполлонид, произнес зажигательную речь, в которой, в частности, заметил, что все происходящее чревато прежде всего гражданской войной в самих Сиракузах. Аполлонид рекомендовал последовать примеру мудрого Гиерона и предпочесть дружбу, выдержавшую пятидесятилетнее испытание, друзьям пока еще неизвестным, а в прошлом неверным: «Учтем еще обстоятельство немаловажное: отказаться от мира с карфагенянами не значит, что с ними сейчас же начнется война; с римлянами надо сейчас же или заключить мир, или идти на них войной». После ожесточенных споров решено было все-таки придерживаться союза с римлянами.

Мир был подтвержден, однако в основном на словах — один из вождей прокарфагенской партии, Гиппократ, со своими отрядами начал разорять сиракузские территории, соседствующие с римскими владениями в Сицилии — город Леонтины и окрестности, а когда римляне послали войска для защиты союзников, он напал на римский лагерь и перебил немало солдат. Отправленные в Сиракузы послы заявили, что мира на деле не будет до тех пор, пока Гиппократ и его сподвижник Эпикид не удалятся не только из Сиракуз, но и с Сицилии вообще. Возникли новые проблемы. Римляне, по просьбе сиракузян, взяли мятежные Леонтины; Гиппократ устроил провокацию, обвинив римлян в зверствах над населением, а затем устроил откровенный подлог с фальшивым письмом, якобы написанным сиракузскими военачальниками Марцеллу с одобрением этих зверств. Новый цикл беспорядков и дезинформации завершился приходом к власти Гиппократа и Эпикида. Сиракузы вновь попали под власть тиранов и самодуров.

Когда римляне узнали о таком изменении обстановки, воинский лагерь был немедленно перенесен от Леонтин к Сиракузам и разбит в полутора милях от города. Были отправлены послы в город; послы шли на квинквереме, которую сопровождала квадрирема. Квадрирема при входе в город была захвачена, так что второму кораблю с послами едва удалось ускользнуть. Переговоры под городскими воротами не дали результата: римляне заявили, что пришли не воевать, а лишь восстановить справедливость, и в этом случае не придется браться за оружие. На это Эпикид, ведший переговоры, ответил, что когда Сиракузы будут во власти тех, к кому послы приходили, тогда и будут вестись переговоры. А если, де, римляне начнут войну, то узнают, что осаждать Сиракузы — совсем не то, что взять с ходу Леонтины.

Началась осада. Быть может, она осталась бы в античной истории простым военным эпизодом — мало ли было тогда громких и грандиозных осад, длившихся годами и уносивших тысячи жизней? Однако именно в Сиракузах проживал человек, имя которого, вероятно, — единственное, что помнят все поколения потомков в связи с этим, в общем-то, не первостатейным городом древнего Средиземноморья. Архимед — талантливый механик и ученый — был тем, на ком концентрировали свое внимание уже современники и авторы исторических сочинений древности. Именно этот житель Сиракуз, который никак не проявил себя, судя по всему, в политических баталиях прошлого, сделал осаду и долгой, и трудной, и кровавой для римлян, заслужив их уважение и оставшись в памяти человечества. По словам Тита Ливия, это был «несравненный наблюдатель неба и звезд и еще более удивительный создатель разного рода военных орудий, которыми он легко, словно играючи, уничтожал плоды тяжких трудов неприятеля».

По сути дела, Архимед создал то, чего не было до него — прообраз эффективной и сложной системы береговой обороны, развив традиционные методы борьбы с осадой городов с суши и экстраполировав их на противокорабельную борьбу.

Поскольку она отличалась особой спецификой, те новшества, которые мог предложить ум талантливого изобретателя, нашли блестящее применение.

Согласно рекомендациям и планам Архимеда, прежде всего были тщательно укреплены наземные стены города. Стена, опоясавшая его, шла по всхолмлениям и впадинам, в некоторых местах была неприступна; там же, где местность сильно понижалась, т. е. в ложбинах, стены были более уязвимы. Поэтому именно здесь Архимед распорядился поставить многочисленные метательные машины — либо собственной конструкции, либо со своими усовершенствованиями. Однако наибольшие усилия он приложил для защиты города с моря — поскольку это было новшеством, то вызвало у римлян немало неприятных эмоций.

Впрочем, и осаждающие проявили чудеса изобретательности и технической мысли при штурме. Именно поэтому осада Сиракуз стала столь ярким событием и уж, конечно же, одним из самых заметных эпизодов военно-морской истории античного периода. Римляне не только подвели к стенам немалое количество стенобитных орудий и осадных метательных машин —они, естественно, обложили город и со стороны моря, блокировав его от возможной помощи и ведя осаду с поверхности воды. Существенные усилия предпринимались при попытках взятия городских стен со стороны Гексапил, однако наиболее нетривиальной частью осадных мероприятий был штурм с моря.

Сиракузы выросли из поселения, находившегося на острове в гавани, постепенно колония распространилась на прилегающее побережье, однако остров остался своего рода цитаделью и одним из главных центров города. Непосредственно примыкавший к нему центральный район, носивший название Ахрадина, был прикрыт с моря чрезвычайно мощной и удачно спланированной стеной. Главные усилия римлян сконцентрировались на штурме именно этой части укреплений. Не имея возможности подойти к ним с суши, они использовали для этого флот. 60 квинкверем по приказу Марцелла вели регулярный обстрел укреплений Ахрадины из тяжелых метательных машин и периодически пытались штурмовать стены в районе Скитского портика. В основном же применялся обстрел со средней дистанции, позволявший задействовать не столько машины, сколько мускульную силу людей. Многочисленные лучники, пращники и метатели копий в такие дни осыпали вершины стен градом метательных снарядов. При этом преследовалась цель прежде всего нанести максимально возможный урон живой силе противника, оборонявшего стены. Копейщиков отобрали наиболее сильных и опытных — они метали копья, превышавшие по размерам и весу обычные, что практически исключало их вторичное использование осажденными — далеко не каждый неподготовленный мог метнуть такое копье обратно и причинить римлянам какой-то ущерб. Вызывает уважение мастерство и сила этих римских метателей, соревновавшихся в дальности и меткости броска с пращами и луками. Одновременно выдерживавшаяся дистанция позволяла свести к минимуму собственный урон на кораблях, несмотря на определенное преимущество, которое имели находившиеся на большей высоте защитники стен.

Такой обстрел вела лишь часть кораблей. Восемь квинкверем из шестидесяти, участвовавших в штурме, римляне использовали следующим образом. На каждой паре квинкверем снимались весла с разноименных бортов. После этого два корабля накрепко швартовались канатами друг к другу, образуя импровизированный катамаран. Грузоподъемности и устойчивость такой конструкции, разумеется, существенно возрастали, а оставшихся весел вполне хватало для движения малым ходом в той ситуации, когда скорость и маневренность не играли существенной роли. На образовавшуюся конструкцию устанавливался общий прочный настил, на котором возводился целый осадный комплекс. Он состоял из осадных башен, насчитывавших несколько этажей, а также стенобитных машин, предназначенных для непосредственного разрушения участков стены городских укреплений. Такие корабли должны были, пользуясь поддержкой непрерывно стрелявших кораблей огневого сопровождения, сгонявших обороняющихся со стен, подходить вплотную к укреплениям и вести осаду и штурм, равнозначные сухопутным. Сложнейшие сооружения представляли немалую опасность для сиракузян.

На общих палубах таких спаренных квинкверем римляне установили еще одно средство для облегчения штурма — так называемые самбуки (самбикой, или самбукой, назывался струнный инструмент, напоминавший по форме арфу). Они представляли собой в некотором смысле дальнейшее развитие знаменитого «ворона», применявшегося при абордажных боях. Его увеличенный, усложненный и гораздо более адекватно защищенный аналог был предназначен для непосредственного десантирования воинов на стены города. Самбуки представляли собой длинные и прочные лестницы шириной около четырех футов и достаточной длины для того, чтобы даже в несколько наклоненном положении доставать с палубы корабля до вершины городской стены. Нижний конец лестницы укреплялся шарнирно на палубе корабля-спарки, а к верхнему крепился канат, пропущенный через блок на вершине мачты и спускавшийся своим противоположным концом на палубу в позади мачты. Учитывая, что боевые действия придется вести в условиях ожесточенного обстрела со всех трех сторон, римские инженеры особое внимание уделили защите самбук от этой угрозы. В результате приспособления получили не только прочные и высокие перила, но и усиленную защиту по бокам, образованную дощатыми щитами и плетеными прикрытиями. Передний конец, выступавший далеко вперед и вверх над баком корабля, завершался боевой платформой, сбитой из досок, которая с трех сторон — сбоку и сверху — была закрыта специальными плетеными щитами. На этой платформе располагались четверо воинов, на которых лежала ответственнейшая задача: прикрываясь своими щитами, они должны были, несмотря на свою малочисленность и яростное сопротивление неприятеля, утвердить десантную площадку на гребне стены. Как только это удавалось, воины сбрасывали боковые щиты и устремлялись на стены, а за ними следовали взбиравшиеся по лестнице товарищи.

Ответом на это стали многообразные меры противокорабельной борьбы, предложенные Архимедом. Он разместил по стенам прибрежных укреплений большое количество метательных машин большой мощности. Они метали в приближающиеся корабли, бывшие, разумеется, отличной мишенью, чрезвычайно большие и тяжелые камни, совершенно непривычные по своему «калибру» для моряков, привыкших к артиллерии корабельных масштабов. Масса этих камней превышала десять талантов, т.е. существенно превосходила цифру в 250 кг. Естественно, эти камни причиняли наступающим кораблям тяжелые разрушения. Впрочем, главной и основной мишенью для тяжелых машин стали корабли огневой поддержки, практически недосягаемые для обычных средств. Как только наступающие суда подходили на ближнюю дистанцию, в дело вступали другие метательные машины, осыпавшие римлян градом камней меньшего размера и небольших литых свинцовых снарядов, которые были менее опасны для кораблей и осадных сооружений на них, однако причиняли огромный вред живой силе, коль скоро та не была укрыта под броней или деревянными щитами.

Таким образом, благодаря усилиям Архимеда, простреливалась чрезвычайно надежно вся акватория, по которой римляне пытались подойти к стенам приморской части города. Однако этим дело не заканчивалось. Если, по традиции, обороняющиеся в античные времена использовали почти исключительно верхние боевые площадки стен и башен, то Архимед модифицировал эту систему обороны и сделал ее гораздо более изощренной и эффективной. В стене, на разных уровнях, были пробиты ряды бойниц классической формы т. е. сильно сужавшихся к наружной стороне стены. Внутренний поперечник этих отверстий составлял около локтя (немногим менее полуметра), а внешний — около четырех пальцев (т.е. примерно 7,5 см). Это сводило к минимуму возможность поразить бойницу снаружи, однако не мешало вести обстрел изнутри. Из этих-то отверстий жители Сиракуз и вели массированный обстрел противника из луков или, что было еще удобнее и эффективнее, из небольших «скорпионов» — ручных арбалетов, метавших относительно тяжелые стрелы или небольшие камни.

Особую роль сыграли эти отверстия в тот момент, когда римляне, разочарованные постоянными неудачами и терявшие веру в силу собственного оружия, решились, по приказанию Марка Клавдия, на ночной штурм. Кинжальный огонь с близкой дистанции из этих бойниц оказался чрезвычайно губительным, в результате чего ночная атака также провалилась.

Многочисленные машины, построенные по указанию Архимеда, располагались скрытно за стеной, так что их местоположение сразу было невозможно определить. В момент штурма они быстро выдвигались на стены либо поднимались над их уровнем и вступали в бой. Кроме того, машины эти были оснащены развитой системой горизонтального наведения, так что прислуга без труда перенацеливала их по наиболее опасным целям. Коль скоро римляне пытались поднимать самбуки и устанавливать их на стены, сиракузяне тотчас же реагировали, и камни и свинцовые пули, выпущенные из метательных орудий, не только разрушали штурмовое приспособление, но и угрожали самому кораблю.

Однако все эти средства были более или менее традиционны. Одним из новшеств механического свойства, предложенных Архимедом, были своеобразные якоря для выведения из строя неприятельских кораблей. Поскольку конечной целью атаки была не бомбардировка, а непосредственный штурм городских стен, то корабли стремились как можно скорее выйти из под разрушительного обстрела тяжелыми камнями и подойти к стенам. И вот здесь-то их и встречало еще одно изобретение Архимеда, основанное на простейшем принципе рычага, но оказавшееся чрезвычайно эффективным как с точки зрения непосредственного военно-тактического результата, так и в плане морально-психологического воздействия на осаждавших.

Устроено оно было следующим образом. На прочном пирамидальном деревянном основании шарнирно крепилось длинное деревянное коромысло, свободно перемещавшееся в горизонтальной и вертикальной плоскости. На внешнем, более коротком, конце, который выступал за стены и нависал над акваторией, крепился на очень прочной цепи якорь-«кошка». На противоположном конце коромысла, которым можно было управлять изнутри крепости, подвешивался массивный свинцовый груз. Корабль, близко подходивший к стенам, становился добычей этого хитроумного по тем временам сооружения. Пользуясь указаниями людей, находившихся на стенах, команда машины совместными усилиями как можно быстрее наводила стрелу так, чтобы ее оконечность оказывалась над носовой частью судна. После этого внутренний конец быстро поднимали, стремясь забросить «кошку» на бак корабля. Цепляясь за рангоут и такелаж, а также за деревянные конструкции корабля, приспособление более или менее надежно фиксировалось и, если это удавалось, команда быстро совместными усилиями и перемещением груза вздергивала корабль за носовую часть. В результате взорам изумленных римлян представало удивительное и пугающее зрелище: корабль вздымался над водой под очень большим углом, почти стоймя. Естественно, часть команды просто прыгала за борт, не будучи в состоянии удержаться на потерявшей всякое сходство с горизонтальной поверхностью палубе. Однако сиракузяне, вздернув корабль как можно выше, затем резко по команде отпускали свой конец рычага. В результате судно вместе с оставшимися на нем испуганными матросами обрушивалось на воду, вздымая тучи брызг. В одних случаях корабль при этом просто переворачивался, в других падение было настолько резким, что судно все равно черпало воду и имело все шансы тотчас же затонуть. Несколько кораблей было потеряно именно таким образом, что в совокупности с потерями, причиненными флоту метательной артиллерией Сиракуз, поставило под вопрос саму возможность штурма города с моря. Беспрецедентная попытка римлян натолкнулась на столь же беспрецедентный ответ со стороны осажденных.

Но, судя по всему, наиболее оригинальным изобретением Архимеда стали зажигательные системы из зеркал, фокусирующих солнечный свет на кораблях противника. Упоминания об этих приспособлениях, впрочем, достаточно туманны, и мы не можем ни подробно представить себе, как именно они были сделаны, ни тем более адекватно описать тактику их применения. Однако в самом употреблении таких устройств нет ничего необычного. Стоит лишь отметить, что, если эти сообщения являются истинными, то мы, несомненно, имеем дело с наиболее технически изысканным средством ведения боевых действий в эпоху античности, по своему принципу действия далеко опережающим все, что имелось на вооружении армий и флотов в ту эпоху.

Силы и таланты противников на море в этой схватке оказались равны, и вскоре стало ясно, что попытка захватить город с моря обречена на провал. Не терявший присутствия духа Марк Марцелл, смеясь, говорил, что Архимед, дескать, угощает его корабли морской водой, а его самбуки с позором изгнаны с попойки палочными ударами. Однако горький юмор командующего не мог исправить положения вещей.

Сухопутные укрепления Сиракуз были не менее неприступны. Стены и башни, дополнявшие природные укрепления (большая часть стен проходила по холмам, склоны которых создавали для нападавших массу проблем), были усилены многочисленными машинами Архимеда, что обрекало римлян если не на поражение, то, во всяком случае, на огромные жертвы при прямом штурме. В том числе применялись аналогичные приморским «краны», которые были меньше по своей грузоподъемности, однако поднимали и сбрасывали затем наземь воинов в полном вооружении, причиняя не столь уж большой вред, но оказывая крайне негативное психологическое воздействие на осаждавших. Поэтому на состоявшемся военном совете было решено, что город следует тщательно обложить и вынудить к сдаче путем блокады.

Особая роль при этом отводилась флоту. В его задачу входила полная и надежная изоляция Сиракуз с моря, с тем чтобы в город невозможно было доставить продовольствие или военные припасы ни из Карфагена, ни от каких-либо иных возможных новых союзников: ведь никто не знал, как будут развиваться события в ближайшее время.

Отлично характеризует создавшуюся ситуацию тот факт, что все время, пока римляне пытались штурмовать Сиракузы с моря и осаждать одновременно с суши, карфагенский флот стоял на якоре либо крейсировал сравнительно неподалеку — вблизи мыса Пахин. Войск у карфагенян было сначала совсем немного, однако вскоре новые суда подвезли из Африки подкрепления. В результате в распоряжении командующего этой эскадрой и войском, карфагенянина Гимилькона, оказались немалые силы: 25 000 пехотинцев, 3 000 всадников и 12 боевых слонов. Они были переброшены на остров в результате неоднократных просьб Ганнибала и личной поездки в Карфаген самого Гимилькона. Главной целью этого контингента мыслилось возвращение под власть Карфагена Сицилии, что являлось задачей хотя и важной, но все же локальной и частной. Показательно, что за все время штурма этот флот, как и войско, так и не рискнул вмешаться в ход боевых действий. Римляне даже с небольшим количеством кораблей сохраняли устойчивый контроль над морем в этом регионе, хотя, в то же время, сами не могли кардинально повлиять на ситуацию и нанести карфагенянам упреждающий удар.

Неустойчивое равновесие, создавшееся к этому моменту, отчетливо видно хотя бы по тому обстоятельству, что римская блокада Сиракуз была все же недостаточно прочной. В самом деле, корабли не стояли на рейде города —они лишь патрулировали его окрестности и, как выясняется, не всегда эффективно. Так, в ходе войны за Сицилию, после того, как карфагеняне взяли Агригент (Акрагант) — второй после Сиракуз городской центр острова, — им удалось пройти в гавань самих Сиракуз. Флот из 55 кораблей под командованием Бомилькара вошел в порт города. Однако эта акция имела преимущественно моральное значение.

Дело в том, что именно в эти дни сицилийская эскадра римлян увеличилась, причем весьма существенно. Три десятка квинкверем, которые строились и вводились в строй в Риме, предназначались для перехода в Адриатическое море для борьбы против Филиппа Македонского. Однако, коль скоро македонский царь колебался и не спешил развязывать активные боевые действия, эти корабли оперативно переместили на южный фланг обороны и усилили ими сицилийский флот. Таким образом, в разгар борьбы с Сиракузами римляне располагали в водах, омывающих южный остров, 130 боевыми кораблями. Соответственно, эти силы даже количественно превосходили карфагенскую эскадру более чем в два раза. Флот римлян был рассредоточен: три десятка новых кораблей стояли у Панорма. Они высадили здесь легион, во взаимодействии с которым и приобретали ту самую исключительную силу, когда береговое войско и корабли дублируют и поддерживают друг друга. Остальные сто кораблей находились в разных местах, однако более половины их было задействовано в патрулировании восточного побережья Сицилии. Неудивительно, что карфагеняне не могли в тот момент рассчитывать на успех в прямом столкновении с этими силами.

Центр тяжести в войне в этот период полностью переместился на Сицилию. Обе враждующие стороны, оставив в относительном небрежении фронты в Италии и Иберии, сконцентрировали свои усилия на завоевании острова, который, собственно, и стоял у истоков римско-карфагенского конфликта. В 214 г. римляне провели масштабную замену обветшавших кораблей, выведя из состава флота 105 судов и построив взамен них сотню новых. Общий численный состав флота мало изменился (215 вместо 220 кораблей), однако приоритеты стали еще отчетливее — 35 кораблей базировалось на испанские порты, 50 — на Калабрию, и 130 кораблей находилось в сицилийских водах. Высочайшая концентрация кораблей на южном направлении была детерминирована отчетливым осознанием его важности. Разумеется, ухищрения Архимеда нанесли римским военно-морским силам под Сиракузами определенный урон, однако потеря нескольких кораблей в гавани Сиракуз с легкостью компенсировалась за счет флотилии из Лилибея, пребывавшей в постоянной боеготовности.

В наиболее тяжелые годы — и это может показаться странным — римляне не сохраняли в боевом составе флота старых кораблей. Однако стоит учесть, что эти корабли в большинстве своем не пускались на слом, а как бы выводились в резерв. Проблема заключалась в том, что римляне испытывали острую нехватку команд для своего флота. Обученные экипажи было еще труднее подготовить в условиях нехватки людских резервов даже для сухопутной армии. Именно поэтому реальная численность корабельного состава флота существенно превышала число боеготовых кораблей.

Бомилькар, прорвавший блокаду Сиракуз, после усиления военно-морской группировки римлян, разумеется, ощутил тяжесть своего положения в полной мере, не стал связываться с агрессивным и активным противником. Он-то отлично понимал, что его флот уступает римскому не только в численности, но и качественно. Не дожидаясь прибытия наземной и морской группировок римлян, он снялся с якоря и под парусами, пользуясь благоприятным ветром, покинул Сицилию, уйдя к африканскому берегу.

Однако на суше карфагенянам сопутствовал относительный успех. Гимилькон со своей армией демонстрировал силу, и хотя он взял лишь один город — Мургантию, — вдохновленные его приближением, многие города начали отпадать от римлян, изгоняя римские гарнизоны либо уничтожая их.

И все же римляне взяли Сиракузы — хотя участие флота в этом штурме оказалось лишь косвенным. Он, в конечном счете, обеспечил блокаду города с моря. Но блокада эта, на поверку, не оказалась столь эффективной, как ожидалось. Карфагенский флот небольшим числом судов неоднократно прорывался в город, доставляя припасы. Бомилькар с честью выполнил функцию прерывателя блокады. Объясняется это, прежде всего, конечно, близостью Сиракуз к африканскому побережью. В условиях, когда южное побережье острова находилось в подвешенном состоянии, когда не его территории войска противников гонялись друг за другом и осаждали города, порой переходившие из рук в руки, обеспечить надежное прикрытие всех подступов, видимо, оказалось невозможным. Вместе с тем карфагеняне показали себя опытными и храбрыми моряками. Так или иначе, но римский флот, несомненно, не справился в данном случае с поставленной перед ним задачей в полной мере.

Однако главный удар нанесли сухопутная армия и — конечно же — счастливое для римлян стечение обстоятельств. Ведь Сиракузы держались против римлян более двух лет — случай достаточно редкий даже в ту эпоху длительных осад. Видимо, за это время жители города чересчур уверовали в спасительные возможности машин Архимеда и в собственную неуязвимость.

Сыграло свою роль и предательство, а также активная агентурная работа римлян. Недовольных новыми порядками в городе хватало, поэтому несложно было найти тех, кто согласился бы посодействовать римлянам в их планах. К слову сказать, многочисленных перебежчиков переправляли тайком по морю в рыбачьих лодках, укрытых сетями. В результате, несмотря на неоднократные провалы заговоров, римляне все же наладили связь со своими союзниками внутри городских стен.

В 212 г., во время многодневных празднеств в честь Дианы, когда город был погружен в веселье и караульная служба неслась чрезвычайно плохо, римляне, осведомленные об этом, предприняли ночной штурм стены в том месте, где она была ниже всего. Впрочем, назвать это штурмом вообще тяжело. Тщательно продуманный Марком Клавдием Марцеллом порядок следования войск, головные отряды которых запаслись длинными лестницами, обеспечил быстроту выдвижения и скрытность, а остальное было уже очень просто. Римляне взобрались на стены, практически находившиеся без охраны, так как дозорные пребывали в состоянии праздничного опьянения и не оказали никакого сопротивления. Наутро выяснилось, что в руках защитников находится, по сути, только Ахрадина, которая не собиралась сдаваться. Флот Бомилькара стоял в гавани. Следующая ночь была очень бурной, и римляне не отваживались выходить в море и вставать там на якорь для контроля бухты — это, кстати, косвенно свидетельствует о том, что карфагеняне все еще были опытнее римлян в смысле навигации и кораблевождения,— пользуясь этим, карфагенский флот вышел из бухты. Бомилькар оставил защитникам 55 кораблей, а сам с 35 судами под парусами вышел к африканским берегам. Как говорили, Эпикид щедро одарил его из сокровищницы царя Гиерона, и, вероятно, отчасти поэтому Бомилькар сумел убедить карфагенян в столице выслать поддержку Сиракузам. Он вернулся через несколько дней к городу с сотней кораблей. Эти суда внесли свой вклад в последовавшую затем операцию, задуманную, кстати, очень хорошо.

Римляне, осадившие Ахрадину, оказались вдруг в осаде сами: сиракузяне Гиппократа вместе с войсками Гимилькона напали на их бывший лагерь, а карфагенский флот причалил к берегу между расположением двух частей римской армии, не давая им соединиться. Однако римляне отбросили нападавших и ликвидировали угрозу. Но взамен на них — как и на их противников — свалилось новое несчастье — чума. Тяжелейшая эпидемия унесла значительное количество воинов в обоих лагерях, однако римляне, успевшие привыкнуть к местному климату, страдали все же несколько меньше карфагенян. Во всяком случае, те потеряли и Гимилькона, и Гиппократа, разделивших судьбу многих своих воинов. В конце концов Марцелл отвел свое поредевшее войско в город для передышки, прекратив непосредственную осаду Ахрадины, но не сняв кольца блокады.

Бомилькар же вторично прорвался в Африку со своим флотом, убедил карфагенян попытаться захватить римлян в их новообретенном городе. Он снарядил большое количество транспортных кораблей, которые загрузили «под завязку». С огромным флотом в составе 130 боевых кораблей и семью сотнями (!) транспортников Бомилькар вышел из Карфагена в сторону Сицилии. Попутный ветер быстро донес эскадру до сицилийских берегов, однако помешал ей обогнуть мыс Пахин. Это промедление, возможно, стало роковым для Сиракуз — хотя и не для флота Карфагена.

Слух о прибытии громадного флота в Сицилию распространился очень быстро, сиракузяне, сидевшие в крепости, возлагали большие надежды на эту помощь. Однако крайне неблагоприятная погода не давала карфагенским транспортам и боевым кораблям подойти к Сиракузам. Восточный ветер не позволял обогнуть мыс Пахин, и Бомилькар ждал. Он очень опасался столкновения с римским флотом — опасался не столько из-за численности или качества своих судов, сколько из-за того, что ветер давал его противникам очевидное преимущество. В этих условиях Эпикид самолично покинул крепость и бросился на корабле к своему союзнику, убеждая того немедленно двинуться к городу и сразиться с римлянами. Мы никогда не узнаем, как могло бы выглядеть это сражение — весьма крупное, судя по возможному количеству участвующих кораблей. Марцелл, понимая, что ожидание в данном случае ничем не лучше действий, несмотря на численное неравенство, вышел навстречу врагу. Оба флота стояли у берегов близ мыса Пахин, не решаясь выйти в море до той поры, пока не успокоится погода. Как только юго-восточный ветер утих, Бомилькар первым снялся с якоря, стремясь выйти в открытое море и занять удобную позицию для битвы.

Однако как только показался римский флот, направляющийся в его сторону, Бомилькар отвернул и под парусами отправился в открытое море в сторону Тарента. К грузовым кораблям, стоявшим в Гераклее, он отправил гонца с приказанием возвращаться в Африку. Разочарованный и взбешенный Эпикид ушел на корабле в Агригент, правильно поняв, что шансы Сиракуз теперь уже практически ничтожны. Так, не начавшись, завершилась морская баталия, в которой могли столкнуться наиболее крупные формирования военно-морских сил на южном фланге. Причина бегства карфагенян не вполне ясна. Вероятно, играла роль именно репутация римских военных моряков. По крайней мере, другого ответа отыскать, при всем желании, не удается.

Поведение Бомилькара в течение срока осады Сиракуз в чем-то трагикомично. Голландский исследователь И. X. Тиль в свое время, по аналогии с данным Эрвину Роммелю радио ВВС во время африканской кампании прозвищем «блуждающий ариец», предложил свое прозвище для карфагенского флотоводца. Он не без юмора нарек его «блуждающим евреем» или, по крайней мере, «блуждающим семитом» — тем более, что карьеры Бомилькара и Роммеля на пике их славы разворачивались почти в одних и тех же краях. Судя по всему, страх понести тяжелые потери в ходе открытого боя с римским флотом вынуждал командующего пунийским флотом заниматься в большей степени маневрами, нежели войной (впрочем, Роммель, вне всякого сомнения, был гораздо агрессивнее, талантливее и, как следствие, удачливее).

В Сиракузах, брошенных на произвол судьбы, вновь разгорелась междоусобная борьба —точнее, ее завершающие акты. Международная ситуация к этому времени существенно изменилась. Практически вся Сицилия была теперь в руках римлян. Карфагеняне бросили всех своих союзников на острове и полностью утратили — с уходом Бомилькара — всякое влияние в прибрежных сицилийских водах. Помощи ждать было неоткуда. Римляне в ходе переговоров настаивали на сдаче и обещали сохранение свобод города.

В дополнение ко всему один из военачальников Ахрадины был испанцем. К этому человеку — Мерику — явился один из воинов вспомогательного испанского отряда римлян, входивший в состав посольства и имевший особое поручение. Он сообщил Мерику, что Испания практически вся в руках римлян, и он, Мерик, может возглавить своих соплеменников. Эта старая как мир уловка возымела действие, и одним могущественным союзником у римлян стало больше. Под покровом ночи римские воины на грузовой барже были подведены к воротам Ахрадины близ источника Аретузы. Мерик впустил солдат в крепость. С рассветом римляне бросились на приступ, а все горожане устремились отражать их натиск. Вместе с ними, бросив посты на острове, устремились и стоявшие там войска. Пользуясь этим, множество легких судов, которые Марцелл накануне изготовил к бою, подошли кружным путем к острову и высадили солдат. В результате была захвачена часть крепости и сопротивление, фактически, стало полностью бессмысленным. После этого крепость была сдана. Город отдали на разграбление солдатам, что было вполне объяснимо понесенными в ходе длительной осады жертвами. В ходе этих грабежей, как известно, был по неведению убит римским солдатом человек, бывший первопричиной упорного сопротивления и неудач римлян во время осады — Архимед. Марцелл, выказывая уважение к заслугам этого неординарного ученого, окружил почетом его родню, коль скоро не смог предотвратить его гибель.

Так весной 211 г. пал город, который стал примером правильной и эффективной обороны с применением новейших технических средств той эпохи. Занятие Сиракуз дало римлянам немалую добычу и, соответственно, ресурсы, необходимые для дальнейшей войны. Еще более значимо то, что обнажилась вся беспомощность карфагенских флотоводцев и главнокомандующих. В разгар битвы за Сиракузы только во флот Карфагена было мобилизовано, как минимум, около 100 000 человек. Эти крупные силы при качественной подготовке и, самое главное, с самоотверженными командирами, могли если и не все, то весьма многое. Однако количество, похоже, уже не играло в этой войне прежней роли.

Еще важнее то, что с падением Сиракуз обозначился перелом на южном направлении войны. Сицилия вскоре полностью перешла под контроль римлян, и для них открывался прямой путь в самое сердце карфагенской державы. Однако перенесемся ненадолго на просторы других морей, не менее важных для римлян и их противников.

Уже в ходе сицилийской кампании возникли новые театры военных действий. Наконец, начались боевые столкновения с Филиппом Македонским. До той поры он, в основном, долго собирался нанести римлянам удар, но каждый раз трусливо ретировался при одном упоминании о возможности появления римского флота в пределах досягаемости его морских сил. На этот раз Филипп начал с наступления на союзников римлян в Иллирии. Главный удар был нанесен по двум городам, лежавшим через море напротив Брундизия — Орику и Аполлонии Иллирийской. Сперва войска Филиппа, ведя против течения по реке 120 небольших кораблей-бирем, подошли к Аполлонии и осадили ее. Однако внезапного нападения не получилось, а жители города были настроены крайне решительно в плане отстаивания своей независимости. Поэтому замышлявшаяся осада успеха не имела; однако войска, выведенные из-под стен Аполлонии, ночью совершили скрытный марш и напали на Орик. Город лежал на равнине, практически не был укреплен и не располагал воинскими подразделениями, поэтому с захватом его у Филиппа проблем не возникло. Однако жители города успели сделать то, что от них в данный момент требовалось больше всего, — отправить послов к римлянам с известием о начале боевых действий и обстановке.

Послы умоляли отправить помощь союзникам и предостерегали римлян: по их словам, следовало всеми доступными средствами оборонять приморские города Иллирии и с суши, и с моря, не позволяя македонскому царю утвердиться в портовых поселениях, поскольку в этом случае угроза италийскому побережью с его стороны станет вполне реальной. Впрочем, сами римляне понимали это ничуть не хуже послов. Марк Валерий отреагировал немедленно. Оставив всего лишь 2 000 воинов под командованием Публия Валерия для защиты лагеря, он посадил всех остальных воинов на корабли своего флота. Боевых квинкверем не хватало, поэтому были задействованы и транспортные суда. Операция была действительно молниеносной, что свидетельствует о постоянной готовности, в которой находился флот: уже на следующий день Марк Валерий был близ Орика. Филипп оставил символический гарнизон, видимо, не рассчитывая на реакцию врага, поэтому город вновь был освобожден после совершенно незначительной стычки.

Получив базу на иллирийском побережье, Марк Валерий принял послов из Аполлонии, продолжавшей находиться в осаде. Те указали командующему, что самостоятельно не продержатся против македонского царя. Марк немедленно перебросил на кораблях подкрепление в виде двух тысяч отборных солдат под командованием префекта Квинта Невия Кристы в окрестности города. Под покровом ночи эти воины, пользуясь дорогой, на которой не было македонских постов, беспрепятственно проникли в город, усилив его гарнизон. Марк Валерий вернул корабли обратно в Орик, где базировался основной флот. На следующий день был произведен смотр войску жителей Аполлонии, после чего ночью римляне и местные воины, в количестве примерно тысячи человек, неожиданно напали на ничего не подозревающего неприятеля. Паника, поднявшаяся в лагере карфагенян, была неописуема. Не только воины, но и сам полураздетый спросонья Филипп опрометью бросились к стоявшим на реке кораблям, в которых они видели свое единственное спасение. Лагерь был полностью разграблен, около 3 000 македонян погибло, еще большее число захватили в плен. В качестве трофеев — и очень ценных трофеев — к римлянам перешли многочисленные осадные приспособления, катапульты и баллисты, находившиеся в лагере.

Сообщение об этой победе немедленно ушло в Орик; Марк Валерий сразу же двинулся с флотом к устью реки, стремясь запереть македонского царя и не дать возможности его флоту выйти в море. Блокированный царь, который был уже совершенно не способен сражаться, однако, сохранил способность трезво оценивать обстановку, отлично понял, каковы его шансы в данной ситуации. Не рискуя даже пытаться осуществить прорыв, он приказал вытащить корабли на сушу и сжечь их, чтобы столь ценные трофеи не увеличили вдвое римские силы на море количественно. Сам же он вместе с войском отступил в Македонию. Войско это потеряло всякую боеспособность: лишившись значительной части вооружения, припасов, артиллерии и кораблей, македоняне представляли из себя достаточно жалкое зрелище, и о продолжении кампании в этом году не могло идти и речи. Римский флот и войско, столь блестяще проявившие себя в этой молниеносной операции, остались на зиму в Орике. Рассматривая иллирийскую операцию, нельзя не отметить блестящей подготовки флота и армии, тесно налаженного взаимодействия командиров и согласованности решительных действий. Подавляющее владение инициативой со стороны римлян являет собой разительный контраст с бездарным руководством и абсолютной нестойкости в условиях отнюдь не катастрофического характера поражений македонской армии. Без сомнения, иллирийский рейд Марка Валерия стал одной из самых захватывающих операций Второй Пунической войны и образцом применения флота в эпоху античности.

Активность на других фронтах, однако, не снизилась. В Испании шли тяжелые сражения с переменным успехом: карфагеняне мстили племенам, союзным с Римом, римляне защищали своих союзников. Война в основном велась по берегам Ибера, который войска противников то и дело форсировали. Однако флот в этот период в Испании практически не применялся — его функции сводились к доставке припасов и патрульной службе, эпизодическим переброскам войск, однако морских сражений не было, в основном в силу пассивности карфагенян, старавшихся лишний раз не рисковать.

Однако самым важным в испанских делах было то, что римляне от стремления всеми силами не допустить врага в Италию перешли к наступательной в стратегическом плане фазе — настало время покончить с карфагенянами на Пиренейском полуострове. Несмотря на гибель обоих Сципионов и возникшую страшную угрозу римлянам на суше, положение быстро выправили.

В боевых действиях на море наступила определенная стабилизация: новые корабли в строй не вводились, серьезных перераспределений сил между флотами пока не было. Несмотря на кажущуюся тяжесть положения римлян, в войне вырисовывался очевидный, хотя и не слишком явный, перелом. Господство римлян на море давало о себе знать, и это было отнюдь не самым последним обстоятельством, склонявшим чашу весов на их сторону.

Главным театром военных действий постепенно становилась Южная Италия. Фактически это была единственная территория, где карфагеняне располагали сухопутными силами, способными реально повлиять на стратегическую ситуацию. 213 г. ознаменовался началом чрезвычайно интересного противостояния римлян и их противников в Таренте. Осада Тарента — хотя, в общем, довольно сложно определить, кто кого там осаждал — стала одним из наиболее показательных примеров важности морских сил и морского пространства в целом для исхода войны. В этом году Ганнибал, с радостью принимавший перебежчиков, которые одни только и могли обеспечить его существование в Италии, захватил этот греческий город в Южной Италии. Почти детективные обстоятельства измены, приведшей к сдаче города, выходят за рамки нашего внимания, однако в результате сложилась весьма парадоксальная ситуация. Карфагеняне, остро нуждавшиеся в удобной гавани в Италии, получили в свое распоряжение как раз такой город, который и был им необходим. Но «подарок» был несколько подпорчен: римский гарнизон укрылся в цитадели, расположенной крайне выгодно с точки зрения оборонявшихся. Она находилась на мысу, прикрывавшем вход в гавань, и, таким образом, горстка римлян полностью заперла порт, заблокировала в нем имевшиеся у тарентинцев корабли и сама могла без проблем получать поддержку с моря. Парадоксальность этой ситуации выводила Ганнибала из себя и напрочь лишала столь ценное приобретение, каким являлся город Тарент, его главных достоинств. В шоке были и сами тарентинцы, флот которых стоял в бездействии.

Несмотря на то, что римский гарнизон понес существенные потери в самом начале осады, не приходилось и думать о штурме цитадели. Во что бы то ни стало необходимо было овладеть морем. Однако рассогласованность действий карфагенян сказалась здесь как нельзя более отчетливо. Фактически, Ганнибал действовал на свой страх и риск, без поддержки метрополии. Складывается впечатление, что вся его италийская кампания, а не только осада Тарента, была как бы его личной инициативой — столь равнодушны порой были карфагеняне в столице к судьбе своего удачливого полководца. Впрочем, надо быть объективными: даже если бы они выслали в этот момент флот, скорее всего, большая его часть осталась бы на дне моря в прибрежных водах Сицилии либо пополнила ряды римских флотилий. В эти годы карфагеняне уже не рисковали нарываться на открытые морские сражения со своими недавними учениками.

Как бы то ни было, оставалась лишь одна надежда —на флот самих тарентинцев. В ходе совещания со старейшинами города Ганнибал предложил самоочевидный, но предельно дерзкий план эвакуации судов из-под осады. Город стоял на равнине и был окружен системой отличных и удобных дорог. Этим-то и хотел воспользоваться Ганнибал. Под суда были подведены катки, а самые небольшие корабли погрузили на составленные из телег и повозок «поезда». Применили рычажные и блочные машины, облегчавшие погрузку и транспортировку. Наконец, была замощена наиболее удобная дорога, ведшая к открытому морю. В результате этой беспрецедентной акции карфагеняне и тарентинцы перевезли-таки свои суда к побережью и спустили их на воду. Флот всего за несколько дней покинул свое пристанище и блокировал гавань снаружи. Вот теперь римский гарнизон оказался в настоящей осаде.

Однако общая ситуация продолжала меняться. Карфагеняне в Италии испытывали недостаток в продовольствии, а вместе с ними страдали и их союзники. Римляне же, напротив, напрягая силы, умудрились снабдить продовольствием гарнизон осажденной цитадели Тарента, а также усилили его численно, перебросив из Метапонта подкрепления. Легат Гай Сервилий с несколькими тяжело нагруженными кораблями пробился в гавань города и вдохнул новые силы в осажденных. И положение несколько изменилось: если раньше жители города уговаривали легионеров сдаться, то теперь сдаться на милость римлян уговаривали тарентинцев уже воспрянувшие духом солдаты. Конечно, римляне пожертвовали Метапонтом, гарнизон которого был выведен в Тарент, а жители, лишившись угрозы, окончательно примкнули к Ганнибалу. Но значимость Тарента была чрезвычайной, и это определяло интерес к нему и тех, и других.

У карфагенян был блестящий шанс, который они так и не использовали. Ведь в самой Италии, на ее юге, в обороне римлян зияла огромная брешь. Достаточно было Бомилькару смело устремиться вперед близ Пахина, а затем, вне зависимости от тяжести потерь в схватке с римлянами, десантировать свои войска — и судьба Сицилии могла резко измениться. Однако даже и тогда, когда он уклонился от боя, еще не все было потеряно. Бросок через море к Таренту тоже, в общем-то, решал массу проблем. Осада цитадели в совокупности с блокадой ее флотом из 130 кораблей неминуемо приводила к падению со всеми вытекающими последствиями — переходом под контроль карфагенян удобной гавани и возможностью беспрепятственного подвоза войск и припасов Ганнибалу. Кроме того, флот Бомилькара имел все шансы разбить почти втрое уступающий по численности римский флот в Греции и столь же беспрепятственно заняться переброской войск Филиппа Македонского на Апеннины. Вот это могло стать действительно концом Римской республики. Однако ничего подобного не произошло. «Утраченные победы» были не только у генералов Вермахта. События этой фазы Второй Пунической войны могут быть охарактеризованы — с точки зрения карфагенян — точно так же. Отличный шанс был упущен.

Римляне же, напротив, действовали напористо и решительно. Вообще флот в этой фазе боевых действий сыграл колоссальную роль — именно благодаря свободному оперированию морским пространством римляне осуществляли эвакуацию отдельных гарнизонов — например, в Фуриях. Это позволяло достаточно быстро реагировать на изменения ситуации и сохранять силы. Карфагеняне действовать так уже не могли, и отнюдь не из-за несовершенства флота, а исключительно в силу психологической установки, выработавшейся к тому времени.

К 211 г. обозначился переход римлян к наступательной стратегии. Это становится ясным хотя бы из того обстоятельства, что форпост на востоке был выдвинут из Италии на Балканы — отныне римляне держали пятьдесят кораблей и один легион в Греции. Эти силы уже вполне могли пресечь в зародыше любые экспансионистские планы Филиппа Македонского. На Сицилию базировалось сто кораблей и два легиона. Это, в общем-то, и понятно: война на острове фактически закончилась, и в повестку дня вставала только охрана побережья и подготовка к наступлению, а не бесконечная погоня за армиями и флотами противника вокруг сицилийского треугольника суши.

Переломность этого периода символизировалась многим — несмотря на достигнутый антиримской коалицией максимум возможностей, результаты были невелики. Только Испания принесла карфагенянам временную радость, но при этом Филипп завяз в Греции и на Балканах, Тарент непостижимым образом продолжал держаться, римляне выбили Ганнибала из Капуи и взяли Сиракузы, а флот трусливо бежавшего Бомилькара отдал все лавры победителей в руки римского народа и его армии.

Символом неразворотливости и неэффективности в использовании силы флота стал организованный карфагенянами «продовольственный мост» между Сицилией и Тарентом. В конце лета — начале осени 211 г. карфагенский флот в составе неизвестного, но весьма большого числа боевых и транспортных кораблей отправился из Сицилии к гавани Тарента. Римляне даже не препятствовали его блокаде с моря, и, как потом выяснилось, вполне оправданно. В условиях затянувшейся осады карфагенская армада с ее экипажем из нескольких десятков тысяч человек потребляла продовольствия гораздо больше, чем могла доставлять самим горожанам. В результате положение только начинавших голодать союзников Карфагена существенно усугубилось, вместо того чтобы улучшиться. Ввиду очевидной бессмысленности этой затеи вскоре снабжение по морю было свернуто и карфагенский флот отозвали обратно — к громадному облегчению затянувшего пояса гарнизона. Эта, в общем-то, позорная операция стала едва ли не крупнейшим событием на данном морском театре в тот период.

Однако и после падения Сиракуз карфагеняне предпринимали усилия для того, чтобы вернуть себе хоть в какой-то степени влияние на события в Сицилии. Разведка в архаическом понимании этого слова у них все же действовала, поскольку известия о том, что римская армия, победоносно завершив этот этап кампании, пребывает на острове в отнюдь не блестящем положении, не миновали карфагенских военачальников. Дело было в том, что гарнизоны, оставленные на Сицилии, составляли войска, чем-либо проштрафившиеся в ходе войны. Марцелл не взял их с собой ни для участия в триумфе, ни для расквартирования в Италии. Иначе поступить он не мог — лишних войск для замены не было, а кому-то нужно было поддерживать порядок в новоприсоединенных областях. К тому же войскам запретили постой в городах новых союзников Рима — для укрепления их дружбы. В гарнизонах началось брожение, вскоре перешедшее в весьма частые случаи мародерства и насилия над местным населением, что сопровождалось резким падением общей дисциплины.

Воспользовавшись этим, карфагеняне в 209 г. отправили небольшую эскадру в количестве примерно 40 транспортных кораблей с небольшим охранением в сторону острова, которая высадила на юго-западном побережье Сицилии десант в количестве трех тысяч всадников-нумидийцев и 8 000 пеших солдат-карфагенян. Момент был выбран удачно, но не менее удачной была тактика этих войск, которые отнюдь не напрашивались на большое сражение, а занялись почти безнаказанным грабежом окрестностей. Небольшие отряды разбрелись и разъехались по центральным провинциям Сицилии, отнимая у жителей все, что только было возможно, и успешно соперничая в этом с римскими мародерами. Положение было угрожающим. Марк Клавдий, пропретор, возглавлявший римлян, неимоверными усилиями все же привел к подчинению вверенные ему войска. Вскоре карфагеняне, ставшие встречать повсеместный отпор, вынуждены были морем эвакуироваться на родину.

В год падения Сиракуз одна из эскадр флота — та, которой командовал Марк Валерий Левин, — была использована в качестве классического средства демонстрации воинской мощи. Римляне, ведшие давние переговоры с этолийцами о союзе против Филиппа Македонского, в разгар переговоров преподнесли им сюрприз. Левин прибыл на совет этолийских старейшин во главе своей эскадры, пребывавшей в полной боевой готовности. Вид нескольких десятков кораблей с вышколенной командой и бравыми легионерами на борту как нельзя лучше соответствовал имиджу зарождающейся сверхдержавы древнего мира и, безусловно, произвел большое впечатление на седовласых вождей и старейшин. Когда же Левин сообщил им о победах под Сиракузами и капитуляции Капуи, эффект только усилился. Вопрос о вхождении этолийцев — первыми из заморских, не италийских, народов — в число союзников римлян был почти сразу же решен положительно.

И это возымело последствия. Уже весной следующего года в рамках совместной борьбы римлян и этолийцев против македонского царя их союз проявил себя просто блестяще. Спланировав поход на город Антикиру, которая находилась в Локриде, неподалеку от входа в Коринфский залив, Марк Валерий Левин провел образцовую «многонациональную» и комбинированную операцию. Римский флот под его командой обеспечивал атаку города с моря, этолийцы брали на себя сушу. Поход был спланирован и подготовлен задолго до его начала. Лишний раз была продемонстрирована исключительная важность согласования времени движения морских и наземных сил. Удивительно, но порой кажется, что античные адмиралы и полководцы справлялись с задачей синхронизации своих действий не в пример лучше, чем многие военачальники современности, располагающие не только более надежными приборами для измерения времени и расстояния, но и просто несравнимой по качеству связью. По крайней мере, сообщений о случаях несогласованности и хаоса при совместных действиях от той поры дошло не так уж и много.

Так вот, после перехода морем из Коркиры, обогнув мыс Левкату и прибыв в Навпакт, Левин затем выдвинулся к Антикире. На третий день началась синхронная осада, преследовавшая цель не столько взять измором, сколько штурмовать город. Наибольшие проблемы для осажденных создавали римские корабли. Этолийцы больше занимались блокированием стен и отвлечением на себя внимания защитников города, в то время как основную тяжесть штурма приняла на себя вначале римская корабельная артиллерия.

Римляне осадили город с моря, имея как минимум четыре десятка тяжелых кораблей. На их палубах были установлены все известные к тому времени метательные орудия — как приспособленные к «грубой» обработке стен при помощи камней, так и к «точечному» поражению дротиками и тяжелыми копьями живой силы противника. Корабли располагали и некоторым количеством зажигательных снарядов, однако до них дело в основном не дошло — по условиям договора город должен был достаться этолийцам, и сжигать его дотла никто не собирался. Через несколько дней усиленной и профессиональной бомбардировки и в результате нескольких попыток штурма с суши город капитулировал, и договор был соблюден: союзники получили его в почти неповрежденном виде, римляне же забрали себе движимую добычу.

Помимо этой крупной операции римский флот в тот период провел на Балканах еще ряд действий менее крупного масштаба. Они заключались в патрульных рейдах в прибрежной зоне, периодических демонстрациях военно-морской мощи перед вражескими войсками, а также в регулярных перевозках грузов транспортными кораблями для снабжения римских воинских контингентов, высаженных в Македонии. Результатом этой деятельности стало выступление Левина перед сенаторами, в котором он, обрисовав положение на Балканах, заявил, что римские войска вообще могут быть в данной ситуации выведены оттуда и флот самостоятельно обеспечит прикрытие восточного фланга боевых действий. По мнению Левина, иллирийская эскадра самостоятельно могла сорвать любую попытку Филиппа Македонского высадиться в Италии и немедленно нанести ответный болезненный удар. Это обстоятельство было очень важным, поскольку высвобождало воинские части, нужные на первостепенных сухопутных фронтах.

Перераспределение сил римлянами стало предвестником новой фазы войны. Ганнибал продолжал бродить по Италии со своим войском, однако римляне уже замыслили весьма дерзкие предприятия. Но первое из них было осуществлено еще до взятия Сиракуз.

За несколько дней до падения города уже знакомый нам командующий Тит Отацилий повел эскадру к берегам Африки. Его флот насчитывал 80 квинкверем и совершил бросок из римской базы в Лилибее к ближайшему соседу Карфагена — городу Утика. Незадолго до рассвета, когда никто не подозревал о надвигающейся опасности, римляне смело вошли в гавань Утики и захватили стоявшие там на якоре многочисленные баржи, груженые зерном. После этого, пользуясь отсутствием в городе крупных воинских контингентов, а также тем, что боевых кораблей в порту не было, Отацилий высадил десант на берег. Здесь легионеры дали волю своим рукам и своему оружию, опустошив окрестности города и перенеся на корабли немалое количество добычи разного рода. Так и не встретив никакого сопротивления — а ведь они находились всего в 30 км от столицы противника, — римские корабли вернулись назад в Лилибей. Операция была проведена практически молниеносно — суда вернулись в базу на третий день! Учтем, что сам путь из Лилибея до берегов Африки занимал примерно сутки.

Последствия этой экспедиции были чрезвычайно важны. Прежде всего, они выражались материально. Римляне захватили общим счетом 130 транспортных судов, груженых зерном. Это был, безусловно, исключительно ценный приз: зерно никогда и нигде не было лишним (разве что в США времен Великого кризиса, да и то по другим причинам). Этим транспортникам немедленно нашлось применение. Флот Отацилия препроводил их в Сиракузы, где продовольствие тут же пошло на пополнение неотложных потребностей армии и населения, которое, как и войска, после длительной осады все еще испытывало вполне понятный дефицит провизии. Сами по себе корабли также представляли немалую ценность и, в силу того, что были в основном сравнительно новыми, практически без ремонта и переоснащения вошли в состав торгового и транспортного флота римлян. Кстати, хотя наши источники и не дают точных данных по этому поводу, практически не вызывает сомнения, что захваченные транспорты были частью той армады, что безрезультатно простояла у мыса Пахин, а затем была возвращена в Африку. Так что, пусть и запоздало, римляне все же пожали плоды своей несостоявшейся победы.

Но были и моральные аспекты рейда. Сама по себе дерзкая десантная операция практически в пригородах Карфагена повышала самооценку римлян и неминуемо снижала таковую у их оппонентов. Все настойчивее звенели колокола, предвещавшие окончательный переход инициативы на морях, а затем и господства на них, в руки римлян.

Стал сказываться и еще один фактор — качество командования. Примечательно, что римляне почти всегда действовали меньшими силами, чем карфагеняне, и почти всегда «переигрывали» противника. Неразворотливость, косность мышления, отсутствие дерзости и инициативности как будто пронизывали всю карфагенскую структуру командования. Складывается впечатление, что Ганнибал был единственным командиром, способным до поры до времени выкручиваться из любых ситуаций и самостоятельно управлять развитием событий. Но Ганнибал, к сожалению для карфагенян, был один, и он физически не мог присутствовать повсюду: и на земле, и на море, и в осажденных городах. Римляне, напротив, располагали к этому времени уже целой плеядой талантливых командиров как высшего, так и среднего, а также низшего звена. Такие люди, как Марцелл, Отацилий и другие с честью действовали и на суше, и, что особенно важно, на море, не оставляя карфагенянам ни малейшего шанса. Имен подавляющего большинства этих офицеров мы уже, без всякого сомнения, никогда не узнаем, однако дело их осталось в веках в виде военно-морской мощи их государства. Так что в разгар Второй Пунической войны качественное превосходство римских сил являлось уже непреложным обстоятельством, не поддающимся игнорированию.

Осада Тарента и действия флота Бомилькара в южноиталийских морях заставили сенат несколько повременить с предполагавшейся активизацией боевых действий на Пиренейском полуострове. Уже весной 211 г. предусматривалась отправка морским путем новых контингентов в Испанию, однако она была отложена фактически на год. Вместо этого в том году к испанским берегам был отправлен отряд под командой Гая Клавдия Нерона. Отряд был сравнительно небольшим — в него входило 6 000 пехотинцев и три сотни всадников. Нерон, герой недавно прошедшего сражения под Капуей, мог сам отобрать себе солдат из числа бывших с ним в том славном деле. Кроме того, в этот контингент входили также 6 000 пехотинцев и восемьсот конников, предоставленных союзниками-латинами. Таким образом, общая численность войск несколько превышала 13 000 человек. Все это войско было погружено в гавани Путеол на транспортные суда. Их численность источники не указывают, но можно предположить, что для переброски такого количества людей, лошадей, снаряжения и припасов этот флот должен был включать никак не менее 40 единиц транспортных судов, причем довольно больших. Суда эти перевезли подкрепление в Испанию вдоль морского побережья. По прибытии в Тарракон, Гай Нерон выгрузил войска, отдал приказ вытащить корабли на берег, а затем еще и вооружил команды судов, которые присоединились к его силам. Это позволило увеличить численность войск примерно на 4-5 тысяч человек, что было существенной прибавкой.

Именно это войско ускоренным маршем отправилось к реке Ибер, а по пути соединилось, как и было запланировано, с войсками Тиберия Фонтенея и Луция Марция, над которыми Нерон и принял общее командование. Это доставленное по морю войско, как и моряки, сошедшие с кораблей, стали непосредственными участниками печального инцидента, связанного с грандиозным обманом, укравшим у римлян победу, когда Гасдрубал был заперт со своим войском в горном ущелье в земле авсетанов, но, всемерно затягивая переговоры, понемногу вывел тайными тропами всю свою армию (включая даже слонов!) из ловушки прямо под носом у римлян. Масштабная операция, хорошо устроенная и проведенная, закончилась ничем, вернее — жалкими арьергардными стычками римлян с карфагенянами, которых Нерон так и не смог нагнать. Ошибка эта была, конечно, непростительна и совершенно некстати затянула войну в Испании.

Четких сведений о судьбе этих транспортников источники не сообщают. Вряд ли римляне просто так бросили гнить на берегу несколько десятков кораблей. Рискнем предположить, что по окончании активной фазы боевых действий, когда стало ясно, что Гасдрубала упустили окончательно, снятые с кораблей команды вернулись на борт и либо продолжали выполнять свои функции при испанском контингенте, либо вернулись в Рим. Некоторая их часть, несомненно, в Испании осталась, как показали события последующих лет.

Только к весне 210 г. была развернута окончательная подготовка к масштабной экспедиции на Пиренейский полуостров. Было очевидно, что на испанском фронте необходим решительный шаг или серия шагов для существенного перелома вялотекущей войны, которая там велась.

Римляне в тот момент находились в двойственной ситуации. Частные победы карфагенян в Испании привели к некоторому оттеснению римских сил за Ибер, чем можно было воспользоваться. Только вечные противоречия и борьба за власть карфагенских военачальников, да еще, видимо, патологическое для Карфагена невнимание к нуждам своего лучшего полководца не позволили им наладить в 211 г. сухопутный мост с Италией, снабдив Ганнибала подкреплениями. В то же время южноиталийские воды тоже требовали присутствия и кораблей, и войск. Что было важнее? Сейчас трудно сказать, ведь общий итог войны не сглаживает частных ошибок ее планирования. Возможно, корабли были нужнее на юге, но, скорее всего, римляне все же не ошиблись, подготавливая испанскую экспедицию. Их справедливо тревожил западный фронт, и дела в Испании надо было решать окончательно.

Эта новая экспедиция отправлялась в Испанию под командой молодого (по одним данным ему было 27 лет, по другим — 24) Публия Корнелия Сципиона, сына того Сципиона, что недавно пал в той же самой Испании. Решение это далось римлянам нелегко ввиду молодости этого человека и некоторого ореола невезучести, витавшего после испанской неудачи над его семьей. Однако харизма у юного Сципиона была что надо, как и его талант манипулировать вниманием толпы и распространяемыми слухами.

В результате был собран отряд, лишь немногим уступавший прошлогоднему, в числе 10 000 пехотинцев и тысячи всадников. Войска были переброшены также по морю на 30 судах, о которых Тит Ливии явственно говорит, что все они были квинкверемами. Несомненно, что сами войска перевозились в основном на транспортах, но об их численности источники традиционно умалчивают. Покинув Остию, Публий Корнелий двинулся вдоль италийского побережья и Альп на север, а затем, повинуясь береговой линии, на запад и юго-запад. По дороге к нему примкнули в качестве своего рода почетного эскорта четыре триремы из Массалии — этим массалиоты демонстрировали и свою лояльность Риму, и готовность оказать поддержку на море. Однако, в отличие от своего предшественника Нерона, Сципион не стал сразу достигать Тарракона. Он остановил свой небольшой флот в Эмпориях — небольшой фокейской колонии на пиренейском побережье. Вероятно, он хотел произвести своими действиями впечатление на местные племена и жителей городов, поскольку предпринял явно пропагандистский ход, отправившись пешим маршем во главе своего войска в Тарракон. Спору нет, идти на веслах и под парусами было гораздо быстрее и менее хлопотно, однако флот отправился вдоль берега самостоятельно и налегке, следуя за сухопутными силами.

Пропаганда возымела действие: к Сципиону в Тарракон стали собираться посольства от племен. Достигнув города, он отослал в Массалию принадлежавшие ей корабли, вытащил на берег свои корабли, и, проведя переговоры с послами, занялся приведением в порядок войск. До тех пор Нерон, располагая войском, несопоставимым численно с Гасдрубаловым, мог лишь удерживать того от перехода через Ибер и оказывать на него спорадическое давление. Теперь войск стало существенно больше, и их разместили в зимних лагерях на некотором отдалении от Тарракона.

Этот город в тот период стал главной базой испанского флота римлян. За годы войны его укрепили и отстроили, дополнительно оборудовав всеми необходимыми постройками и мастерскими большую гавань, которая была самым привлекательным объектом этого поселения. Тарракон был главным плацдармом для отвоевания Испании и единственной приемлемой для всего флота сразу корабельной стоянкой.

На обустройство дел ушло более полугода, и в течение зимы боевые действия фактически не велись. Однако весной 209 г. Сципион начал действовать. Флот был отправлен в устье Ибера. В его составе были как военные, так и транспортные корабли, в числе которых было значительное количество транспортов еще времен Нероновой экспедиции. Общее число кораблей колебалось в пределах 50-60 единиц, более точно сказать невозможно. Армия же была разделена на части. Римские легионеры отправились из лагерей вслед за флотом на Ибер. Сципион двинулся туда же, захватив с собой 5 000 солдат из числа союзных войск. Таким образом, точкой рандеву стало устье главной испанской реки. И тогда началась комбинированная сухопутно-морская операция.

Карфагеняне при приближении римского войска отступили, благоразумно разделив свою отступающую армию на три отряда. Римляне превосходили численностью и качеством каждый из них, но против всего войска Сципион выступать опасался, а риск, что оно вновь соединится, был весьма велик. Поэтому он отверг предлагавшийся ему военачальниками план нападения на ближайший из карфагенских контингентов и решил заняться осадой более важной цели — Нового Карфагена.

Этот город был исключительно привлекателен: богатый и густонаселенный, он олицетворял славу и могущество Карфагена на испанской земле. В нем содержались многочисленные заложники из числа местных племен, которые одни зачастую удерживали эти племена от подчинения Риму; кроме того, в городе хранились огромные запасы продовольствия, оружия и разного рода стратегических припасов, усердно собиравшихся карфагенянами. Наконец, Новый Карфаген был ключом к Африке. Как карфагеняне использовали его против римлян, так и они могли использовать его против его же основателей. Город располагал большой, хорошо оборудованной и обжитой гаванью, которая могла вместить огромный флот. Эта гавань была единственным приемлемым местом для стоянки больших флотов между Гадесом и Пиренеями. В силу этого она была естественным плацдармом для нападения на Италию, но должна, неминуемо должна была стать таким плацдармом, но уже для агрессии в карфагенской метрополии.

На восточном берегу Ибера собравшееся войско вновь было разделено. Для охраны устья реки и путей, ведущих к Тарракону, был оставлен отряд Марка Силана в составе 3 000 пехотинцев и 300 или 500 всадников. Сам же Публий Корнелий Сципион во главе большого отряда из двадцати пяти тысяч пеших и двух с половиной тысяч конных воинов форсировал Ибер и направился прямиком к Новому Карфагену. При этом соблюдалась строгая конспирация: кроме руководства главного отряда задача похода была сообщена только командующему флотом — Гаю Лелию. Тот, в свою очередь, обязан был подвести флот к гавани Нового Карфагена в точном соответствии со скоростью движения Сципиона. От слаженности действий двух командиров, и прежде всего Лелия, зависел успех или неудача задуманной операции.

Переход занял ровно неделю, и на седьмой день после форсирования Ибера войско и флот обложили город. Корабли блокировали гавань, а Публий Корнелий разбил свой лагерь к северо-востоку от города, на перешейке, соединяющем его с сушей, заняв так называемый холм Меркурия.

Дело в том, что стратегическое положение города было исключительно благоприятно для мореплавания и морской торговли, но делало его достаточно уязвимым в случае осады. Большой залив, глубоко — на 4-5 км — вдававшийся в сушу, был как бы закупорен небольшим островком, прикрывавшим его от большинства ветров с моря. Внутри залива находился довольно возвышенный полуостров, который как бы делил его на две части: морскую, весьма глубоководную, и прибрежную, подверженную серьезным колебаниям воды во время приливов и отливов. На этом всхолмленном полуострове и лежал Новый Карфаген. Он как бы плавал в водах почти закрытого водоема. Являясь идеальной гаванью, город мог быть блокирован с суши буквально силами нескольких сот солдат и небольшими инженерными работами, но, при этом, без блокады с моря под его стенами делать было просто нечего — можно было годами сидеть на берегу, наблюдая за снующими в гавань и из нее торговыми судами. Так что римляне вновь возложили на себя бремя комбинированной осады.

При этом римляне не затруднили себя устройством фортификационных заграждений своих позиций, преследуя, прежде всего, конечно же, цель беспрепятственного отступления, коль скоро что-то не заладится. Задача продемонстрировать презрение к противнику, о которой пишет Тит Ливии, безусловно, была вторична. В то же время Сципион возвел осадные сооружения и блокировал город с суши по всем правилам осады крепостей того времени. После этого он лично проинспектировал флот, выстроившийся в гавани, отдал необходимые приказания и тем самым продемонстрировал лишний раз осажденным в городе (которые, конечно, во все глаза наблюдали за своими противниками) решимость захлопнуть все мыслимы «щели» в осаде. Был проведен инструктаж непосредственно со всеми командирами кораблей, каждому из которых было предписано неусыпно и бдительно нести вахту, и прежде всего ночную. В общем-то, «накачка» была не лишней, но вполне показной: все без исключения прекрасно понимали, что поставлено на карту и сколь желанным для горожан был прорыв блокады. В своей краткой, но исключительно энергичной речи младший Сципион еще раз сформулировал для подчиненных краткую суть ситуации: Новый Карфаген —ключ ко всей Испании, делайте выводы.

Флот был хорошо подготовлен к осаде материально, и это показывает, что Сципион планировал осаду этого города задолго до ее начала. На кораблях были в достатке как осадные приспособления — лестницы, веревки, крюки и т.п., так и артиллерия, способная метать и камни, и копья, и зажигательные снаряды, т. е. полный «джентльменский набор» для штурма крупного города. Однако, как показали последующие события, техническая готовность еще не гарантировала успех.

Возглавлял карфагенские силы уже известный нам Магон. Понимая степень опасности, он не только привел в порядок гарнизон города, но и вооружил отряды самообороны из числа горожан. Обнаружив, что его город осажден по всем правилам, в том числе с моря, он распределил силы в соответствии с угрозами. Две тысячи человек из числа ополченцев охраняли город со стороны римского лагеря, пятьсот кадровых солдат располагались в цитадели, нависавшей над воротами, ведущими к мосту через узкий пролив в северо-западной части города; еще полтысячи солдат он расположил на возвышенности в восточной части города, где находился храм Эскулапа. Все остальные вооруженные люди составили резерв, который можно было в случае нужды перебрасывать в наиболее угрожающее место. После этого Магон предпринял активную оборону с целью деблокировать свой гарнизон с суши. Он вывел свои войска из числа кадровых через городские ворота в сторону римского лагеря. Скорее всего, это была разведка боем, так как карфагенян было намного меньше, чем римлян. Командиры римлян отвели свои передовые отряды назад, под защиту своего лагеря, и здесь вступили в сражение. Силы карфагенян были лимитированы, а к римлянам все время подходили из лагеря новые войска, так что вскоре осажденные обратились в бегство, а у римлян была возможность взять город «с ходу», поскольку они, смешавшись с отступающими, едва не ворвались в ворота.

Фактически без перерыва Публий Корнелий приступил к штурму. Момент, надо отметить, был исключительно удачным. Паника, охватившая отступающее войско, передалась и гарнизону за стенами, в особенности, разумеется, менее опытным в военном деле горожанам. Многие из них попросту бежали со стен и со своих постов и отступили вглубь города. По словам Тита Ливия, караульные просто прыгали со стен и разбегались, что явно не свидетельствует о высоком моральном состоянии оборонявшихся. Так что надо было пожинать плоды неразумной тактики Магона, и как можно скорее.

Взобравшись на Меркуриев холм, Сципион своими глазами увидел все, что творилось за городскими стенами и то, что многие участки их просто никем не охраняются. Не теряя ни минуты, он приказал всем солдатам из своего лагеря хватать осадные приспособления и идти на штурм. Три щитоносца прикрыли Сципиона щитами и он сам возглавил эту атаку. Этот порыв и воодушевление римлян были столь велики, что никакие попытки обороняться (впрочем, не слишком удачные) успеха уже иметь не могли. И воины стали понемногу овладевать стенами города.

По сигналу к атаке городских стен начали штурм и корабли. Однако участие флота, к сожалению, было гораздо менее эффективным, чем этого можно было бы ожидать. Вероятно, сказалось то обстоятельство, что на кораблях находились обычные легионеры, а не абордажные команды, которые не раз блестяще проявляли себя на море. Во всяком случае, десантирование с кораблей и тем более штурм стен при помощи лестниц прошли из рук вон плохо и почти провалились. Солдаты мешали друг другу, действовали несогласованно: в то время, когда одни ставили лестницы к стенам, другие пытались их перетащить, лестницы выдвигались к стене разновременно и хаотично. Легионеры прыгали с кораблей на берег как попало и больше соревновались в этом друг с другом, чем стремились выполнить поставленную задачу. Этот малообъяснимый факт в описании источников напоминает скорее обстановку в лагере новобранцев в первый день службы, но не действия морской пехоты одной из лучших армий в мире. То ли Сципион сам не придал должного значения подготовке штурмовых партий на кораблях, то ли это был промах командиров среднего и низшего звена — сказать трудно. Возможно, флот предполагалось использовать в основном для блокады крепости и ее обстрела? Но тогда необъясним факт наличия на судах полного комплекта осадных приспособлений и решимость, с которой Сципион бросил свои корабли на штурм с моря. Хотя это последнее обстоятельство как раз вполне можно понять: он видел перед собой деморализованный город, который можно было брать, казалось, голыми руками. Самым удовлетворительным все же кажется объяснение, согласно которому с моряками и морскими пехотинцами произошло то, что изредка бывает даже с самыми подготовленными и профессиональными армиями: внезапное массовое помрачение сознания, наступающее без видимых причин, помноженное на изрядную уверенность в превосходстве над противником. Это и сыграло с римлянами злую шутку.

А тем временем карфагеняне начали возвращаться на стены, как бы опомнившись и устыдившись своей паники. Поскольку метательного оружия, в частности, дротиков, у них было предостаточно, отражение штурма пошло успешнее. Тут уже счастье изменило римлянам — выяснилось, что лестниц заготовили маловато, не каждая достигала края высокой стены, а те, которые удавалось приставить, были весьма тонки для такой нагрузки — многие не выдерживали веса солдат, карабкавшихся по ним наверх и ломались. Некоторые легионеры (они же привыкли воевать на твердой земле, или хотя бы на палубе!) не могли справиться с возникавшей боязнью высоты и немало солдат просто сорвалось с вершин лестниц, лишь посмотрев вниз. Потери римлян стали расти, а успех был теперь гораздо дальше, чем в начале штурма. Срыв нападения был обоюдным: не удался приступ ни с моря, ни с суши. Поэтому был дан сигнал к отступлению.

Однако не успели войска толком прийти в себя и отдышаться, едва только улеглась суматоха на городских стенах, как Сципион отдал приказ новым отрядам, заменившим раненых и уставших, забрать у них лестницы и крюки и вновь идти в атаку. Новый штурм был непосредственно связан с морем, хотя и несколько нетривиальной связью. Сципион отлично уловил важность географической ситуации и учел природные обстоятельства местоположения осаждаемого города — в частности, регулярные отливы в лагуне. Еще от тарраконских рыбаков ему было известно, что в это время вода убывает настолько, что даже лодки с незначительной осадкой садятся на мель, а всю лагуну можно перейти вброд. Как раз теперь ему донесли, что отлив начался, и к тому же поднялся сильный северный ветер, который гнал воду к морю; Сципион решил воспользоваться ситуацией. Во главе небольшого отряда из пятисот человек он побрел по колено, а то и по пояс в воде к городским стенам. Все войско, штурмовавшее стены, напрягало свои последние силы и несло потери, но именно это привело к победе. Со стороны залива город фактически не охранялся — стены были низкими, без башен и там даже не выставили караулов. Этот карфагенский просчет дорого обошелся защитникам, ибо Сципион со своими людьми совершенно беспрепятственно проник в город. Незамеченными они дошли до ворот (!) — все жители города столпились там и ободряли защитников, болея за них. Дальнейшее было делом времени и техники боя. Стену взломали, и воины ворвались в город. В результате этой дерзкой операции Новый Карфаген был захвачен, а Магон сдался, узрев бесполезность сопротивления в своей цитадели. Надо отметить, что и здесь Сципион проявил себя в лучших традициях пропагандистского жанра, объявив заурядный отлив символом расположения к себе и римлянам со стороны Нептуна. Забавно, но большинство, вероятно, поверило в это.

Помимо самого города и большого количества пленных была взята колоссальная добыча. В числе прочих ее составляющих нас интересуют прежде всего военно-морские трофеи римлян. К числу таковых надо отнести 63 больших грузовых корабля (точность, свидетельствующая об истинности данных), доверху загруженных зерном, оружием, железом и бронзой в слитках, а также разнообразными стратегическими материалами, необходимыми для судостроения: холстом, спартом (растением, из волокон которого плели канаты) и, возможно, строительным лесом. Боевых кораблей в гавани не было, поэтому они и не пополнили римский флот. Однако захват громадного каравана с исключительно ценным сырьем отдавал в руки Сципиона и Рима колоссальной ценности груз. Римская республика получала средства для новых судостроительных программ.

Надо отметить, что во втором штурме флот проявил себя с гораздо лучшей стороны, что лишний раз подтверждает вывод о случайном характере первой неудачи. Без его участия город взять было бы несколько сложнее, но не невозможно — все решил рейд Сципиона через лагуну. Флоту даже не пришлось выполнить свою основную миссию — организовать блокаду. Вместе с тем его участие в этом эпизоде войны имеет большое значение. Не только подготовка операции, но и ее проведение были серьезно облегчены, поскольку римляне были полностью прикрыты со своего морского тыла и могли свободно осуществлять наземную фазу операции. Так что роль «оружия сдерживания» и устрашения флот выполнил блестяще и без замечаний.

В заключение произошел весьма трагикомичный случай, когда триумфатор Сципион вознамерился отметить венком того, кто первым взобрался на стену. В результате, как всегда бывает в таких случаях, разгорелся страшный спор между родами войск. Армия выдвинула центуриона четвертого легиона Квинта Требеллия, а флот — своего претендента, Секста Дигития. В результате разбирательства, в которое втянули всех командиров и которое едва не дошло до драки между солдатами и моряками, Сципион принял соломоново решение: на стену оба взошли одновременно, а коли так, то оба и получат венок. Сколь ни популистским было подобное решение, оно лишний раз уравняло армию и флот в глазах самих военнослужащих и свидетельствовало, что военно-морские силы стали равноправным и самостоятельным видом вооруженных сил.

После взятия города Публий Корнелий Сципион, на волне всеобщего торжества, развернул кипучую деятельность. Не довольствуясь просто плодами победы, он неутомимо принялся отстраивать и укреплять городские стены и башни, налаживать обеспечение войск и снабжение города — словом, всецело отдался делу благоустройства нового драгоценного камня в венце Рима. Он лично отслеживал, как изготовляется оружие, амуниция, как ремонтируются корабли в доках. Огромное внимание Сципион уделил и боевой подготовке войск, сделав должные выводы из неудач во время штурма. В частности, он затеял своего рода гибрид маневров со спортивными играми длительностью в несколько дней, причем в то время, когда солдаты на берегу состязались в беге на четыре мили с оружием, метании пилумов и разыгрывали учебные бои на деревянных мечах, флот также не предавался праздным развлечениям. По приказу Сципиона корабли, выйдя в ясную и тихую погоду в открытое море, устроили настоящие морские маневры, в ходе которых отрабатывались движение на веслах, групповое маневрирование, а также были разыграны настоящие морские баталии с отработкой сближения кораблей с последующим таранным и абордажным боем. В ходе этих маневров не только матросы, но и корабельные отряды легионеров в течение нескольких дней оттачивали свое умение сражаться. Не вызывает сомнения, что такие тренировки после победоносного сражения очень сильно способствовали закреплению боевых навыков, поскольку проводились при всеобщем и колоссальном моральном подъеме и воодушевлении. Организация их подтверждала, что в лице Публия Корнелия Рим обзавелся молодым, амбициозным и очень способным командующим.

А роль флота была подчеркнута самим Сципионом еще раз. Гай Лелий после штурма постоянно находился при своем главкоме и помогал ему ценными советами по распоряжению со всем захваченным имуществом и пленными. Этот адмирал был весьма уважаем в войсках и заслуженно пользовался доброй репутацией. Именно он был послан Сципионом в Рим с вестью о победе. Лелий отплыл на квинквереме — вероятно, в сопровождении небольшого эскорта из военных кораблей на всякий случай. С ним находился Магон и полтора десятка карфагенских вельмож сенаторского ранга. Вероятно, плыли, не слишком торопясь, и сообщали на стоянках о своей победе, дабы воодушевить тыловиков и союзников в Испании и Галлии. Весь путь по морю занял немногим более месяца: на тридцать четвертый день после отплытия из Тарракона (а из Нового Карфагена он отбыл как минимум за неделю-полторы до этого) Гай Лелий торжественно прибыл в Рим, ведя за собой пленников, и через сутки доложил сенаторам о блестящей победе.

В период 210-209 гг. приоритеты римского морского командования в целом сохраняли прежнюю направленность. Общая численность боевых кораблей превышала 215 единиц, возможно, приближаясь к цифре 250. Распределялись они следующим образом. Сицилийский театр продолжал оставаться главным, поэтому в водах Сицилии базировалось 100 кораблей; 50 военных кораблей находились на Балканско-Иллирийском направлении; отряд из 35 судов был прикомандирован к испанским войскам, и еще не менее 30 кораблей, возвращенных из Сицилии после падения Сиракуз, базировались на Остию, находясь в оперативном резерве и одновременно охраняя сердце метрополии. Небольшой вспомогательный отряд боевых кораблей римлян и их союзников базировался на Регий, однако его численность неизвестна, как неизвестно и количество старых судов, законсервированных в Остии как минимум с 214 г., которые в случае необходимости могли быть вновь быстро введены в строй.

Что же касается морских сил Карфагена, то с ними все обстоит достаточно замысловато и вместе с тем вполне объяснимо. С одной стороны, по всем данным, даже если карфагеняне вообще не занимались строительством новых кораблей (что было бы, по меньшей мере, странно), то и тогда численность только их боевых кораблей должна была колебаться как минимум в пределах 120-150 единиц, и уж, во всяком случае, не опускаться ниже сотни. Учитывая достаточно адресную концентрацию этих судов в африканско-сицилийской акватории, уместно спросить себя, почему по-прежнему не было попыток навязать римлянам решающее морское сражение, быть может, лишь немного увеличив свой флот — хотя бы для решения сицилийской проблемы? Вместо этого карфагеняне предприняли в 210 г. поход на Сардинию (вовсе не имевшую в своих водах флота и защищенную лишь римскими легионерами) всего с четырьмя десятками кораблей, а в следующем году безуспешно мыкались между Тарентом и Иллирией с 50 боевыми судами. И это при том, что римляне снизили численность своей сицилийской эскадры вдвое, до тех же 50 судов, с которыми продолжали совершать тревожащие рейды в Африку. Регулярно посещавшие Рим слухи о некоем громадном флоте, который собирают в Карфагене для завоевания Италии на поверку так и оставались слухами, будучи всего лишь фантомной болью, напоминавшей о былом величии грозного противника.

Ответ может быть только один. Боевой дух потомков финикийцев упал окончательно. Уже в этот период было ясно, что война ими проиграна —и не только на море. Конечно, могли сказываться и экономические трудности, и временная нехватка сырья в связи с потерями, аналогичными «новокарфагенскому пленению», но это уже не было главной причиной: вся суть была в моральной деградации как самих военных, так и их командования. В свете этого обстоятельства вопрос о численности карфагенского флота и динамике таковой явно теряет свою актуальность.

Однако не следует думать, что римляне в тот момент не имели никаких проблем в области военно-морских сил. Как раз на переломе боевых действий, вероятно, стало сказываться напряжение сил республики. После побед на Сицилии, в разгар экспедиции Сципиона в Испании, и после успехов в Македонии в Риме активно дискутировался вопрос о финансировании флота. Сущность его заключалась не в изыскании средств на строительство кораблей, а на обеспечение их боеспособности в части снабжения экипажами. В ходе регулярных воинских наборов эта проблема постепенно обострялась и наконец достигла своей кульминации. В 211 г., когда солдаты в легионы были уже набраны, римляне занялись наймом гребцов на корабли. Однако финансовое состояние было чрезвычайно неблагоприятным. Учитывая, что жалованье «съедало» огромные средства, да к тому же немалые средства съедали, в прямом смысле, сами гребцы, проблема была нешуточной. Кроме того, теперь стал сказываться копившийся все годы демографический кризис. Извечная проблема Рима, стремившегося к мировому господству, но пытавшегося сделать это руками фактически жителей одного города, приведшая через несколько столетий к размыванию этнического состава армии и краху государства, проявилась. Людские ресурсы были чрезвычайно ограничены. А учитывая, что флот все же комплектовался явно по остаточному принципу, вся тяжесть ситуации легла именно на него.

Консулы, пытаясь найти выход, вновь прибегли к исключительной мере. Был издан указ, согласно которому комплектование экипажей в значительной мере возлагалось на частных лиц, в первую очередь на состоятельных граждан. Как мы помним, впервые подобная мера была предпринята в 214 г. и привела к успеху. Однако в этот раз такой ход встретил серьезную оппозицию в силу ухудшения общего материального состояния населения. Народ встретил указ невиданным ропотом и негодованием. Судя по всему, в Риме давно не сталкивались ни с чем подобным. Город был на грани бунта. На улицах открыто говорили о том, что консулы сначала, дескать, разорили сицилийцев и кампанцев, а вот теперь решили довести до разорения и своих сограждан. Так что, несмотря на успехи флота в кампаниях, простой народ видел едва ли не главную угрозу своему благополучию именно в экипажах кораблей собственного государства.

Вряд ли можно обвинять римлян в отсутствии патриотизма — им и в самом деле в те времена жилось несладко. Но показательно, что кризисный момент настал, как всегда и бывает, именно в месяцы, когда отчаянно необходимо было «дожать» противника, не упустить возможности и не расслабляться.

Все недовольство выплескивалось в лицо сенаторам и самим консулам — демократичный Рим того времени не умел еще шушукаться за спиной власти. Поэтому сенаторы, дав населению три дня на раздумья, — а вернее сказать, взяв эти три дня на раздумья себе, — все же собрались на еще одно заседание. Решение надо было принимать немедленно, и Марк Валерий Левин предложил единственно возможное решение: «Если ты требуешь чего-то От нижестоящего, потребуй этого прежде всего от себя и своих близких». Слова эти отразили общее настроение, витавшее в воздухе. По предложению Левина сенаторы сдавали в казну не только все свое золото, серебро и медные деньги, оставляя себе лишь необходимый минимум, но и драгоценности своих семей, знаки государственного достоинства из драгоценных металлов и прочие ценности. Целью было побудить весь римский народ к соревнованию в помощи государству. Надо отметить, что призыв этот был поддержан и возымел силу. В кратчайший срок и при участии всех слоев населения средства на флот были изысканы и проблема снята.

К 209 г. ситуация постепенно продолжала изменяться в пользу римлян. К этому году относится развязка истории с осадой — во многом парадоксальной и чрезвычайно интересной в тактическом плане — Тарента. Вероятно, до того времени у римлян всерьез не хватало ни сил, ни времени, чтобы изменить здесь положение дел. Гарнизон, засевший там, отвлекал на себя некоторую долю внимания всех противников Рима, но не требовал при этом каких-либо серьезных затрат на свое обеспечение. Поэтому вряд ли неоказание помощи осажденным может быть расценено как символ недостаточности сил римлян. В крепости все-таки были на грани голода, а у римлян прибавилось возможностей. Поэтому под стенами Тарента произошли весьма примечательные с точки зрения военно-морской истории события. Эта операция описана в источниках достаточно подробно и предоставляет существенные дополнения к нашим представлениям о морской тактике римлян и их противников.

Город Регий был ближайшим к Таренту морским портом и на тот момент являлся главной базой спорадического снабжения тарентинцев. Небольшая эскадра, численностью в двадцать кораблей, которая была откомандирована для связи со стойким гарнизоном, базировалась там же. Децим Квинкций, который отвечал за это снабжение, был, несомненно, намерен сыграть свою роль в истории, и такой случай ему был предостазлен судьбой, однако результат вряд ли может быть назван удачным для римлян.

Децим сделал свою карьеру с нуля. Будучи человеком простого происхождения, он, тем не менее, олицетворяет собой ту прослойку людей из народа, которые выдвинулись во время войны не только на низшие, но и на достаточно высокие командные посты благодаря своим дарованиям.

Служивший под началом Марцелла Децим неоднократно обращал на себя внимание своего командира, проявив себя с самой лучшей стороны как при несении патрульной службы в прибрежных водах, так и в ходе сицилийской кампании и осады Сиракуз. Будучи командиром корабля, он вскоре получил от Марцелла под свое командование небольшой отряд из пяти кораблей, в числе которых были две большие триремы. Блестящее командование этим соединением заставило командующего добавить к этому отряду еще три квинкверемы. Таким образом, под командованием у Децима Квинция оказалось небольшая флотилия, способная выполнять самые разнообразные задачи и включавшая корабли как минимум трех классов.

Однако талантливый командир пошел дальше и проявил инициативу, «на собственной шкуре» убедившись, что уж где-где, а в римском флоте она не наказуема. Децим самостоятельно потребовал от городов-союзников — Регия, Велии и Пестума — снарядить корабли, которые они по существующему договору должны были предоставить. Вряд ли союзники всерьез обрадовались тому, что обязательства придется выполнять, но результат проявился незамедлительно. Очень скоро Децим стоял во главе отряда из 20 судов, из которых 12 единиц были выставлены союзниками. Флот этот полностью закрывал проблему контактов с тарентинским гарнизоном и периодически совершал рейды к цитадели. В одном из таких рейдов Децим вместе со своими подчиненными обрели славу, но не удачу.

Летним днем эскадра вышла из Регия. Переход совершали неспешно, зашли в города Кротон и Сибарис, где пополнили запасы провианта и взяли на борт новых гребцов, полностью укомплектовав экипажи. Корабли Децима были отлично вооружены и содержались в образцовом порядке. Эскадра уже прошла большую часть пути, и до Тарента оставалось немногим более 15 миль, когда в море показались корабли. Это был отряд тарентинских кораблей под командой Демократа. По весьма редкой иронии судьбы у того было тоже около двух десятков судов.

Последовавший затем морской бой выглядит, даже в кратком описании источников, как образцовый пример тактики морского сражения, включающего несколько техник боя и беспримерного по ожесточению. Прежде всего примечательно, что флоты того времени даже не пытались вступать в бой под парусами. Отчасти это объяснимо тем, что наступил едва ли не полный штиль, но это не исчерпывает вопроса. Управлять кораблем однозначно предпочитали с помощью весел и руля. Едва завидев эскадру тарентинцев, Децим отдал приказ убрать паруса. Тарентинцы и так шли на веслах, но между визуальным обнаружением противника и началом сражения прошло немало времени, так что и те, и другие успели осознать всю важность момента. Мотивация у экипажей обоих флотов была на высочайшем уровне, все понимали значимость Тарента прежде всего для престижа собственной стороны. Однако замечания Ливия о мечтах тарентинцев о господстве на море кажутся несколько надуманными — в эти годы уже только Рим мог обоснованно претендовать на такое. И все же проявить все свои воинские таланты были готовы обе стороны.

Транспортные суда, следовавшие в строю римской эскадры, остались в стороне, в то время как боевые корабли готовились к сражению.

Когда приготовления были закончены, с обеих сторон прозвучал сигнал к атаке. До сих пор спорят о том, в какой именно форме он тогда подавался, был ли визуальным или звуковым. Точного ответа не существует, однако можно высказать предположение, что звуковой сигнал (вероятнее всего, звук трубы), несомненно, должен был дублироваться некими зрительно определимыми действиями. Ведь в данном случае эскадры были совсем небольшими, но тем не менее расслышать звук духового инструмента на дистанции в несколько десятков метров можно было только в условиях относительной тишины. Отдавать же приказы таким способом в грохоте сражения, тем более, если в нем участвовало не 40, а, к примеру, 300 кораблей, было просто бессмысленно.

Таранного боя не случилось. Источники косвенно, но совершенно неопровержимо указывают на построение эскадр. Несомненно, что корабли были выстроены в линию и сходились фронтально. В этой ситуации маневр был практически невозможен, да, видимо, стороны к нему и не стремились — они были настроены на абордажную схватку. Строи сблизились, и форштевни кораблей соприкоснулись. С бортов полетели абордажные «кошки», с римских кораблей опустились крюки «воронов». Видимо, фаза перестрелки была чрезвычайно короткой: если противники и успели выпустить друг в друга стрелы, то лучникам хватило времени лишь на несколько залпов, после чего луки были просто отброшены за ненадобностью и завязалась ожесточенная рукопашная схватка.

Чрезвычайно интересно упоминание Титом Ливием некоего приспособления, именуемого в его тексте «железной рукой» («ferrae manu»). В принципе, это уникальное место в текстах, посвященных римскому флоту. Других упоминаний этого приспособления нет, и вряд ли сейчас кто-либо с уверенностью возьмется реконструировать подобный инструмент. Вряд ли за данным термином скрывается традиционный римский «ворон» («corvus»). Допустимо предположить, что это приспособление представляло собой железный крюк, закрепленный на относительно длинной рукояти, которая могла быть сделана как из металла, так и из твердого дерева с металлической оковкой и т. д. Предназначался он именно для обеспечения жесткой сцепки кораблей в бою и фиксации их относительно друг друга. Это, вероятно, позволяло более свободно пользоваться самим «вороном». Можно, конечно, пойти еще дальше и предположить, что эту «руку» применил в своей эскадре самолично изобретший ее Децим Квинций, но это уже область чистой фантазии. Что бы ни скрывалось за этим загадочным термином, остается признать, что если это было некое новое изобретение, то применялось оно весьма редко и не «засветилось» в источниках.

Пехотинцы рвались в бой и перебирались на корабли противника кто как мог. Видимо, носы кораблей пришли в достаточно тесное соприкосновение: возможно, потому, что их держали не только «вороны», но и кое-где вонзившиеся в носовые оконечности противников тараны. Как бы то ни было, гребцы каждого судна продолжали ворочать веслами и пытались сдвинуть свой корабль, чтобы хоть чем-то помешать противнику. В результате схватка начала сразу же распадаться на серию поединков кораблей, где каждая пара медленно вращалась на месте, в то время как абордажные команды вели ожесточенную резню на палубах. Сражение приняло хаотичный характер, строй был сразу же сломан и с той, и с другой стороны, и корабли сгрудились все вместе; по ходу дела реально управлять боевыми действиями было уже просто невозможно. По словам Ливия, суда шли друг на друга, «как пехота, в лобовую атаку, и бойцы свободно переходили с корабля на корабль».

Исход сражения был решен поединком флагманов эскадр. Римским кораблем командовал сам Децим Квинкций, тарентинский корабль был под командой Никона Перкона — одного из лидеров антиримской партии, сдавшей в свое время Тарент Ганнибалу. Абордажный бой, разгоревшийся между их судами, был сколь ожесточенным, столь же и скоротечным. Децим, возглавивший своих людей, не только самоотверженно сражался, но и ободрял легионеров. Однако, когда дело дошло до личного столкновения с Никоном, воинское счастье ему все же изменило— тарентинец, удачно метнув копье, насквозь пронзил Децима. В результате тот рухнул в воду прямо перед форштевнем своего флагмана, а поскольку был в полном вооружении, незамедлительно пошел ко дну.

Увидев это, римляне на корабле Децима пришли в некоторое замешательство. Напротив, ободренные тарентинцы начали переходить на римский флагман и теснить его защитников. Довольно скоро они полностью захватили инициативу в свои руки и оттеснили легионеров на корму корабля, совершенно очистив бак. Внезапно со стороны кормы к флагману подошла другая тарентинская трирема, абордажные партии которой начали высаживаться на римский корабль. Конечно, в такой ситуации деморализованным защитникам оставалось только сдаться.

Исход боя флагманов резко изменил моральный дух противников. Среди римлян началась форменная паника при виде того, что их командир погиб, а его корабль достался неприятелю. Началось беспорядочное отступление, больше напоминавшее бегство — корабли бросились врассыпную, и каждый спасался, как мог. Судя по всему, тарентинцы не преследовали противника — данных об этом нет. Возможно, сказались потери и полученные в бою повреждения или еще какие-то причины. Однако от этого участь эскадры римлян не стала более радостной. Часть кораблей ушла в открытое море, где некоторые из них затонули. Прямых указаний нет, но не вызывает сомнения, что это произошло вследствие серьезных повреждений их корпусов в районе ватерлинии, которые могли быть следами таранных ударов. Это косвенно подтверждает, что в бою корабли сцеплялись не только крюками и «воронами». Иных причин для затопления просто нет.

Участь нескольких других боевых кораблей была также незавидной. Они причалили к берегу, но повреждения были тоже весьма значительны, и быстро исправить их не удалось. Поэтому все они вскоре были захвачены жителями Фурий и Метапонта.

Больший успех сопутствовал транспортникам. Сразу же покинув место битвы, они поставили паруса и на максимально возможной скорости пошли в открытое море. В результате противник захватил лишь три или четыре транспортных судна — остальные вернулись в свою базу.

В результате этого спонтанного и жестокого боя была сорвана попытка римлян провести конвой с продовольствием в цитадель Тарента; к тому же римляне потеряли фактически всю свою небольшую регийскую эскадру — у них на этом направлении остались только транспортные суда, — да еще и талантливого амбициозного флотоводца Децима Квинкция.

Однако такие случаи — классические исключения, подтверждающие правило. Частные успехи не могли изменить общего баланса сил на морях в пользу противников Рима, тем более, что тарентинцы, при всех своих претензиях, никак не могли претендовать на какое-либо самостоятельное значение на Средиземноморье в начинающуюся эпоху империй.

Не прекращали римляне в этот период и свою излюбленную практику рейдов на африканское побережье. Вероятно, и стратегия, и тактика таких действий были отработаны до тонкостей. Возможно также, что в рамках лилибейской эскадры была уже давно сформирована небольшая эскадра рейдеров, специализировавшаяся на таких африканских рейдах. Этот «африканский экспресс» в течение всего года мог выполнять обычные задания, а с наступлением лета готовился к традиционному набегу — ведь не вызывает сомнения, что в источники попали сведения далеко не о всех рейдах на юг. Это лишь предположение, но вызывает интерес достаточно устойчивая численность участвующих в этих операциях кораблей — 50 единиц.

Имя Тита Отацилия Красса в связи с этим рейдом не упомянуто. Судя по всему, он получил новое назначение. Вместо него фигурирует новый дуэт: консул Марк Валерий Левин отдает распоряжение о рейде на Карфаген Марку Валерию Мессале. Этот командующий, взяв с собой, как было сказано, пятьдесят кораблей, произвел своего рода разведку боем, совмещенную с грабежом окрестностей столицы противника. Сформулированная командующим задача сводилась к тому, чтобы разузнать, «что делает и что готовит народ карфагенский». Римляне, разумеется, не могли доверять на удивление пассивным действиям своих врагов в предшествующий период. Подозрения, что возможны какие-то активные действия — строительство флота вторжения, массовая подготовка транспортных кораблей, набор новых войск, — были вполне логичны. Но надо было все узнать на месте и самим.

Местом высадки традиционно стали окрестности Утики. Подойдя перед рассветом к берегу, Мессала высадил свои войска на берег. Римляне традиционно застали карфагенян врасплох. Карфагенский флот бездействовал, по крайней мере, о его участии в противодействии этому набегу неизвестно. Скорее всего, карфагенские руководители предпочли предоставить римлянам наслаждаться грабежом и не рисковали кораблями ради непонятной перспективы морского боя. Но сухопутные части к району высадки отправлены все же были. На это указывает тот факт, что римляне захватили и отвезли к себе многочисленных пленных и, вероятно, именно военных высокого ранга, так как допрос именно этих людей мог что-то прояснить в планах противника — в самом деле, расспрашивать горожанина или купца из Утики было куда как менее продуктивно. О нескольких стычках с военными отрядами противника говорит и длительность набега. Вспомним, что рекорд, поставленный римлянами несколько лет назад, равнялся трем дням — именно за этот срок эскадра рейдеров обернулась из Лилибея в Утику и обратно. На этот раз флот прибыл в базу лишь на тринадцатый день. И, как нам известно, окрестности Утики были основательно разорены на большом протяжении.

Как ни странно, опасения римлян подтвердились. Пленные показали, что карфагеняне действительно готовятся к атаке на Сицилию и якобы готовят огромный флот. Кроме того, по всей Африке набирали наемников в дополнение к уже имеющимся 5 000 отборных нумидийцев. Это войско предполагалось отправить в Испанию к Гасдрубалу с тем, чтобы выправить там положение и вернуть ускользавшую удачу.

Однако опасения все же были напрасны. В частности, масштабная высадка или боевые действия карфагенского флота на Сицилии оказались блефом. Вместо этого в конце лета того же года карфагеняне отрядили лишь сорок кораблей под началом Гамилькара для атаки Сардинии. Эскадра подошла к Ольбии и опустошила ее окрестности. Мгновенно слухи об этом дошли до Рима, и из Остии был отправлен небольшой отряд кораблей, перебросивших на остров претора Публия Манлия Вольсона во главе нескольких тысяч воинов. Однако реакция оказалась запоздалой. Едва узнав о приближении римлян, карфагеняне, погрузили войска на корабли, обогнули остров с запада и вновь высадились под Каралами, на южной оконечности Сардинии. Римляне просто не успели среагировать, и карфагенский флот возвратился в Африку с разнообразной добычей. Конечно, она была несопоставима с захваченной римлянами в окрестностях Утики: что было взять с той Сардинии в сравнении с предместьями пунийской столицы, да еще второпях? Но сам по себе этот эпизод демонстрирует снижение претензий карфагенян — они не отважились предпринять набег на Сицилию или тем более Италию и ограничились «укусом» в области одной из самых удаленных римских территорий, которая в тот период толком не охранялась флотом и не имела заметных контингентов войск.

Но вопрос с Тарентом продолжал стоять остро. Необходимо было, наконец, решать патовую ситуацию. Пожалуй, нигде так, как в Таренте, самолюбию римлян-мореплавателей в тот период не наносился ощутимый урон. Невозможность контролировать ситуацию в непосредственной близости от важнейших путей сообщения и недавно отвоеванных территорий, несомненно, выводила из себя многих сенаторов, командиров, да и простых граждан.

Наконец в 209 г. час пробил. Римский сенат отрядил в распоряжение консула Квинта Фабия Максима 30 квинкверем из состава сицилийской эскадры с тем, чтобы отправить эти корабли к Таренту для участия в штурме города. Остальные корабли формирования вновь должны были быть отправлены с Марком Валерием Левином или кем-то из его подчиненных в Африку для грабежа и разведки. Данных о том, состоялся ли этот рейд, нет. При этом вскоре эта эскадра была приказом Марка Валерия Мессалы разделена на несколько отрядов, которые рассредоточились для патрулирования и охраны всего побережья Западной и Южной Сицилии. В состав этих патрульных сил входило 70 крупных боевых кораблей и, вероятно, немалое количество мелких судов.

Три десятка квинкверем, в свою очередь, двинулись к Таренту. Командовал этим отрядом некий Левин или Ливии (наверняка не тождественный знакомому нам Марку Валерию). Войско консула Квинта Фабия подошло к Таренту и расположилось лагерем возле самого входа в гавань. Тарент был крепким орешком. Он располагал некоторым количеством кораблей, которые были грозной силой. Нельзя было исключить и вмешательство карфагенского флота. Подвоз продовольствия и амуниции осуществлялся по морю, поэтому необходимо было конвоировать транспорты и прикрыть подступы к гавани. Однако, к счастью для римлян, Филипп Македонский в этом году вознамерился отомстить этолийцам, поэтому его союзник Карфаген отослал флот Бомилькара к Коркире. Так что Тарент был предоставлен сам себе.

Осада с моря замышлялась едва ли не как главная часть всей кампании. Было заготовлено все возможное для этого. Часть кораблей несла метательные машины, часть — стенобитные орудия. Было запасено множество камней и метательных снарядов; более того, римляне дооборудовали много транспортников, установив артиллерию и на них. Однако применить все это так и не пришлось. По иронии судьбы в городе, так долго героически державшемся, был найден изменник (как это обычно бывает, виной всему была его страстная любовь к женщине, брат которой служил в войсках Фабия). И во время штурма один из участков сухопутной стены римлянам просто сдали без боя. В ходе резни, произошедшей в городе, были, между прочими, убиты Демократ и Никон Перкон, так досадившие римлянам в морском бою несколькими месяцами раньше. Так закончилась тарентинская эпопея, в которой флот был использован в большей степени как орудие устрашения.

Наступил новый 208 г. Главной новостью, будоражившей все умы, было известие о том, что карфагеняне будто бы собираются высадить большой десант в разных местах побережья Италии, Сардинии и Сицилии и используют для этого не менее двухсот кораблей. Римляне отлично помнили тот прокол с сардинским рейдом, поэтому прикрыли это направление. На Сардинии разместился Гай Аврункулей с двумя легионами, и под его команду выделили 50 кораблей, которые передислоцировали из Испании. У Сципиона и Силана в Испании осталось порядка трех десятков судов —там серьезной угрозы на море не ожидалось.

Столь же хорошо была прикрыта Сицилия. Там всего лишь вернули из-под Тарента 30 кораблей, вновь воссоединив флот. Ему вновь предписывалось, в случае благоприятных условий, совершить набег на африканское побережье. В этом году несколько десятков кораблей сицилийской эскадры были переведены из Лилибея в распоряжение Тита Квинкция Криспина под Локры Эпизефирские, которые осаждали римляне, однако изменившаяся ситуация и активность Ганнибала в Италии заставили снять осаду, а вследствие этого вернули в базу и корабли.

За Центральную Италию особо не опасались, однако меры предосторожности приняли. Претор Публий Лициний Вар в Остии занялся починкой тридцати старых кораблей, которые стояли на консервации в этом городе. Видимо, это была самая старая часть «флота метрополии», которая либо стояла на якоре, либо на зиму вытаскивалась на берег. Кроме того, было построено и спущено на воду еще 20 кораблей, на них набрали команду и приступили к патрулированию и боевой учебе.

Этот год ознаменовался еще одним удачным для римлян морским сражением вблизи африканского побережья. Выполняя пожелание сената, Марк Валерий Левин со своей сотней кораблей отправился из гавани Лилибея в ставший традиционным рейд. На сей раз высадились у города Клупеи и вновь почти безнаказанно разграбили все в пределах досягаемости. Поход мог бы окончиться и поражением — если бы римляне все же забыли, где находятся, и утратили бдительность, но боевое охранение было на высоте — патрульные суда обнаружили приближение карфагенского флота и римлян не застали врасплох. Дисциплина была в порядке, поэтому грабеж был немедленно прекращен и войска вместе с экипажами погрузились на суда и вышли навстречу противнику. У карфагенян было 83 крупных боевых корабля. Незначительный численный перевес римлян и их решимость сделали свое дело. Римляне предпочли абордажную тактику и наголову разгромили неприятеля — было захвачено 18 кораблей, а остальные обратились в бегство. Так что добыча от рейда еще увеличилась: в нее вошли и корабли, и имущество, взятое на них.

В том же году флот принял участие в македонских событиях. Филипп по-прежнему имел зуб на этолийцев и всячески досаждал им. Поэтому во время очередной его высадки в Греции у города Ламия на помощь союзникам пришел отряд из тысячи римских моряков, присланных Публием Сульпицием — консулом, отвечавшим за Балканский фронт римлян. Но это было еще не все. Ввязавшись в борьбу многочисленных полисов и преследуя свои интересы, римляне на этом театре боевых действий просто не могли обходиться без поддержки флота. Эскадра Сульпиция вышла к Навпакту и встала там на якорь. Филипп, взбешенный тем, что непокорные этолийцы, чувствовавшие за собой дыхание римлян, выдвигают оскорбительные для него претензии, задумал покончить с римским флотом, чтобы решить проблему морских пространств в свою пользу. Во-первых, он ждал флот карфагенян, который двигался из Африки. Во-вторых, царь Вифинии Прусий также обещал помочь кораблями. Наконец, не желая, видимо, выглядеть бедным родственником, Филипп обменял на время у ахейцев 4 000 своих солдат на пять боевых кораблей и решил присоединить их к флотам союзников. Римляне тем временем покинули рейд Навпакта и, причалив между Коринфом и Сикионом, благополучно выгрузили войска и ограбили эту область. Филипп, бывший в то время на Немейских играх, в ярости покинул их и отправился во главе своего конного и пешего войска против грабителей. Надо признать, что на суше римлян застали врасплох. Не успев подготовиться к отражению атаки и поглощенные мыслями о добыче, они не смогли сделать ничего лучшего, как отступить на суда. Впрочем, и потери были небольшими. Однако весть о разгроме римлян грела сердце македонского владыки и явственно работала на его «имидж».

Через некоторое время Филипп двинулся к городу Элиде, рассчитывая на встречу только с войсками непокорных эллинов. Однако Элида располагала собственным портом — Килленой — всего в 23 км от своих стен. Непосредственно перед прибытием македонян Сульпиций, оправившись в Навпакте от поражения, совершил переход с пятнадцатью кораблями к Киллене и перебросил туда 4 000 вооруженных солдат. В последовавшей битве, выигранной благодаря участию этих войск, македонский царь чудом не погиб, спасенный своими воинами.

На следующий год, в начале лета, Публий Сульпиций и его союзник царь Аттал успешно маневрировали и угрожали своим объединенным флотом македонскому царю. Сульпиций выделил для этого половину своих сил — 25 квинкверем, а Аттал — 35 кораблей. Они действовали то самостоятельно (так, Аттал со своими кораблями опустошал окрестности города Пепарета), то совместно. В частности, совместной операцией была осада Ореи на острове Эвбея. И вновь по договору было условлено, что Аттал нападет на город с суши, а римляне — с моря. Похоже, эллины уже считали уроженцев Лация в большей степени народом моря, чем себя самих. Впрочем, город вновь был взят изменой, и многочисленные метательные и стенобитные машины не понадобились. Кстати, на кораблях же были эвакуированы остатки пощаженного македонского гарнизона крепости.

Окрыленный Сульпиций на радостях хотел захватить со своим флотом Халкиду, но не учел стойкости защитников, а главное, исключительно неудобной стоянки для кораблей в узком проливе близ города, где они постоянно подвергались страшной опасности; пришлось покинуть Халкиду без всякого результата. Тем временем Филипп внезапно, совершив беспримерный шестидесятимильный переход, напал на Аттала, который со своим войском (только что разграбившим город Опунт) спасся исключительно благодаря наличию кораблей.

Примечательно, что в те же дни и недели Филипп ждал помощи от карфагенского флота. Но похоже, что карфагенский флот и его командиры были обеспокоены только одним: как бы не встретиться с неприятелем, против которого их послали. Неизвестно, сколько кораблей отрядили пунийцы, но вряд ли их было намного меньше полусотни. И, тем не менее, едва услышав о выходе в море флота Аттала (даже без римлян, всего с 35 кораблями!), бравые карфагеняне немедленно ушли за несколько десятков миль от возможной точки рандеву.

Но царь македонян все же взял реванш. Собрав «с бору по сосенке» флот — три квадриремы и три биремы у ахейцев, там же захватив семь квинкверем и два десятка заранее заготовленных грузовых барок, царь отправился в Этолию и Коринф, по пути хваля союзников за храбрость и наказывая противников (в основном методом погрузки на свои суда их скота). Наконец в Кассандрии царь заложил сотню новых боевых кораблей, наняв множество квалифицированных рабочих. На время в Греции стало спокойно — Аттал вернулся домой, римляне готовились к новым схваткам, у карфагенян тоже нашлись дела для флота, и он был возвращен в свои базы.

207 г. принес повторение рейда в Африку. Левин в это лето занялся Утикой и самим Карфагеном, где снова взял немалую добычу. В море — на этот раз уже на обратном пути —римский флот вновь попытались перехватить. Карфагеняне действовали в составе 70 кораблей (у римлян, вероятно, вновь было около сотни), и вновь потерпели неудачу. Четыре корабля отправились на морское дно, 17 были захвачены в качестве трофеев, остальные были рассеяны и поспешно ретировались. Высказывавшееся в литературе мнение о том, что эти события в действительности лишь вторичное отражение в источниках прошлогоднего рейда, малоубедительны. Традиция была уже слишком прочна, и ненормальным был год без рейда к африканскому берегу.

Война еще была в разгаре, но в воздухе пахло победой. Одним из самых значимых ее символов в войне на море было сокращение лилибейской эскадры в 206 г. В этой базе оставляли претора Гая Сервилия всего с тремя десятками боевых кораблей. Все остальные суда вместе с командующим проконсулом Марком Валерием возвращались в Рим. Параллельно два легиона, стоявших на Сардинии, заменили одним новым. Южное направление — доселе главное — стремительно теряло свою значимость.

Самое замечательное и вместе с тем самое темное событие 205 г. — захват римлянами примерно 80 тяжелых карфагенских транспортов близ берегов Сардинии. Всего, якобы, в караване было порядка 100 судов. По одной из версий они везли в своих трюмах хлеб, другую провизию, а также деньги и подкрепления Ганнибалу, а по другим — наоборот, возвращались в Карфаген из Этрурии (?!) с пленными лигурийцами и горцами. Вторая версия кажется несколько менее правдоподобной. Разве что это был неизвестно откуда взявшийся флот, пришедший со стороны Испании. В любом случае, прохождение такого конвоя без боевого охранения не делает чести карфагенянам как стратегам. Впрочем, посылка «долгожданного» подкрепления Ганнибалу выглядит не лучше. В этом случае каравану пришлось огибать Сицилию и устремляться в самую глубину внутренних вод противника, что было равносильно самоубийству. К тому же налетел ветер, отнесший корабли далеко на север. Доконало карфагенян то, что в составе каравана не было ни одного гребного корабля! Сугубо парусные транспортники не смогли справиться со штормом и вместо Италии оказались близ южных берегов Сардинии.

Тут все и закончилось. Гней Октавий, который отвечал за эту провинцию, перехватил караван с пятью десятками своих кораблей. Эта «охота на уток» стала апофеозом краха морской политики Карфагена и похоронила все надежды на удачный исход экспедиции Ганнибала в Италии.

Как же обстояли дела на испанском театре? Известно, что к концу 209 г. дела там обстояли настолько удачно для римлян, что Публий Корнелий Сципион на зиму вытащил все оставшиеся корабли (25, кроме отправленных к берегам Сардинии) на берег и свел их команды в сухопутные подразделения. Опасность со стороны карфагенского флота была призрачной — лишившись своей главной базы в Новом Карфагене, он был деморализован, а из Гадеса наносить удары было крайне проблематично, особенно в холодное время года.

В течение двух лет на море ничего не происходило. Однако в 207 г. Гасдрубал был заменен новым командующим — Ганноном. Он прибыл из Африки с войском на кораблях и, несмотря на то, что римляне практически оставили море свободным, не рискнул идти вдоль испанских берегов. Высадив войска в Гадесе, Ганнон предпринял чисто сухопутную операцию вместе с Магоном, набрав войска в глубинной Испании, среди кельтиберов. Однако римляне под командой Марка Силана перехватили отряд и разгромили, а сам незадачливый Ганнон попал в плен.

Последующий год прошел в сухопутных сражениях между римлянами и возглавляемыми Магоном и Гасдрубалом карфагенскими — в основном наемными — войсками. Последние терпели поражение за поражением, и в конце концов Магон в 206 г., прижатый римлянами к берегу, эвакуировался с войском по морю в Гадес. Незадолго до этого морской путь избрал его союзник Масинисса, тайно отправившись в Африку к своим соплеменникам.

Однако римская эскадра отнюдь не прекратила существование. Некоторое количество кораблей постоянно находилось в резерве. Как только обстоятельства потребовали, они были приведены в действие. Вскоре после неудач Магона объявились перебежчики из Гадеса (могли ли римляне мечтать о таком лет шесть-семь назад?), обещая передать город римлянам вместе со всем гарнизоном, его начальником и флотом. Именно в Гадесе тогда находилась небольшая карфагенская эскадра, выведенная из Атлантики, с западного побережья Испании. Сципион вновь отправил комбинированный отряд по суше и по морю. Флотилию возглавлял Гай Лелий, у которого под командой было семь трирем и одна квинкверема. Вряд ли Лелий мог бы захватить Гадес — вероятнее всего, это была разведочная операция, ведь римляне давно не отваживались забираться так далеко на запад, да и вообще не слишком хорошо знали этот театр. Но попытать счастья стоило. Гай Лелий прошел Геркулесовы Столпы и встал на якорь близ берега возле Картеи (в Гибралтарской бухте).

Как раз в это время заговор был раскрыт, и смутьянов отправили под охраной одного из военачальников Магона, Адгербала, в Карфаген. Арестованных везли на квинквереме, а эскортировали ее восемь трирем. Квинкверему отправили далеко вперед в силу того, что скорость ее была существенно меньше. И когда карфагенский корабль уже почти вошел в пролив, ему навстречу внезапно показались корабли римлян, снявшихся с якоря. Впереди шел сам Лелий на своей квинквереме. Римский командир, не раздумывая, направил свой корабль на карфагенский флагман, рассудив, что в проливе течение делает тяжелый корабль и вовсе неспособным к маневру. Адгербал, находившийся на эскортном корабле, замешкался, не зная, что делать, — вступить ли в схватку или попытаться прорываться и уходить. Пока он размышлял, драгоценные секунды истекли, и из двух вариантов остался только один — бой.

Ко всему еще разыгралось волнение, мешавшее управлять судами. Абордаж в этих условиях был попросту невозможен — триремами вообще стало невозможно управлять, их несло течением, корабли не слушались весел и рулей, попытки таранных ударов практически ни к чему не приводили. Единственными судами, которые сохранили приемлемую управляемость, остались квинкверемы. Более инертные и тяжелые, они почти не страдали от стихии и медленно, но верно повиновались воле своих экипажей. Однако у карфагенского флагмана была только одна задача — прорваться. Похоже, он ее выполнил. Корабль Лелия, не будучи в силах догнать противника, отыгрался на карфагенских триремах. Два судна карфагенян были потоплены, а у третьей римляне искусно снесли все весла. Видя это, Адгербал поднял на кораблях паруса и увел остатки эскадры в Африку. Преследовать его не стали. Лелий, узнав о провале заговора, возвратился в Новый Карфаген, ставший форпостом римлян и главной базой испанской эскадры.

Вскоре вслед за этим карфагеняне показали, что недооценивать их нельзя. Возможно, кому-то из римлян казалось очевидным, что враг повержен. Однако в самом конце войны карфагенские полководцы, и прежде всего флот, показали, на что они еще способны. Ничего подобного не случалось по меньшей мере со времен самых первых боев этой войны.

Карфаген задумал-таки осуществить серьезную поддержку войск Ганнибала, который каким-то чудом давно уже прижился в Италии (как будто бы даже римляне смирились с этим). Магон из Гадеса с флотом, войсками и многочисленными грузами был отправлен вдоль испанского берега в Северную Италию. Число его кораблей неизвестно, но не вызывает сомнения, что их было не менее полусотни. В противном случае такая экспедиция была сродни самоубийству. Действия Магона, впрочем, показывают, что он не испытывал панического страха перед римлянами. В то же время самоуверенность последних и самоликвидация большей части флота были непосредственной причиной новой опасности, постигшей римскую армию и народ.

Первой целью Магона стал новый Карфаген. Пограбив окрестности, флот подвез войска прямо к городу. Войска весь день находились на кораблях, а ночью Магон десантировал армию, чтобы добиться определенной степени внезапности. Эта весьма необычная операция, требовавшая немалой сноровки от корабельщиков и дисциплины от солдат, была, как представляется, новым словом в военно-морском искусстве. Однако город встретил карфагенян в полной боеготовности. Блестящая задумка обернулась позором. Подбадривавшие себя криками карфагенские наемники в темноте бросились к кораблям от первых же дротиков. Паника была столь сильна, что, едва попав на корабли, солдаты рубили концы и якорные канаты, чтобы не пустить вслед за собой римлян; вместе с теми на берегу осталось немало менее резвых карфагенских вояк. Утром Магон с флотом бежал в Гадес. На берегу обнаружили около восьмисот зарубленных и заколотых карфагенян, да еще около двух тысяч предметов вооружения.

О порядках, царивших в этом странном государстве, свидетельствует то, что флот Магона не пустили в Гадес, так что пришлось выманивать администрацию города, бичевать старейшин и распять их на виду у горожан. И только на острове Питиусе (Ибица), населенном пунийцами, разбитый на суше флот обрел покой, радушие островитян, стоянку и пополнение из местных юношей.

Потом внимание Магона обратилось к Балеарским островам — кончалась осень, и именно в гавани крупнейшего из них он рассчитывал зимовать, к тому же хотел набрать и здесь пополнение из знаменитых на все Средиземноморье балеарских пращников. Однако население отнеслось к карфагенянам крайне враждебно, и диалога не получилось: при входе в гавань на корабли посыпался такой град камней, что Магон предпочел не рисковать и высадился на меньшем островке, где без проблем взял небольшой городок, набрал две тысячи воинов для вспомогательных сил (эти воины были на кораблях отправлены в Карфаген), а сам с остатками флота зазимовал.

Примечательно, что после ухода Магона с флотом жители Гадеса и округи немедленно сдались римлянам.

Операция Магона только на первый взгляд кажется опасной для римлян. В действительности, не располагая плацдармами на испанском берегу и неся на своем борту крайне низкокачественное войско, эскадра пунийцев была обречена. Неизвестно, сколько римляне держали кораблей для защиты побережья — вряд ли более 25-30, — но в данном эпизоде они вообще не упомянуты, да и использовать их смысла не было никакого: все развалилось само собой.

Однако на следующий год Магон, перезимовав на Балеарах, вновь пополнил свою армию наемниками и совершил рейд в Северную Италию. Примечательно, что римляне знали об этом рейде и отслеживали продвижение Магона. Сципион, вероятно, не столько не смог, сколько не счел нужным помешать ему, посчитав, что рейд не представляет собой опасности. По крайней мере, именно такие выводы можно сделать из речи Фабия Максима, приведенной у Тита Ливия. Впрочем, римляне не выслали и остийскую эскадру, а патрулирования берегов Северной Италии, видимо, не было в тот момент вообще. Именно поэтому Магон высадил свои войска в области лигурийцев. Общая их численность была немалой — 12 000 пехотинцев и примерно 2 000 всадников. Весь флот включал 30 боевых и много (вероятно, от 40 до 60) транспортных кораблей. С этими силами карфагенянин взял Геную и ввязался в борьбу местных племен, стремясь заручиться их поддержкой и затем идти на помощь Ганнибалу.

Только теперь римляне всерьез забеспокоились. Внезапно опасность показалась им большей, чем прежде, и находящейся совсем близко. Поэтому для нейтрализации Магона отправили войско не только из квартировавших в Риме легионеров, но и контингенты из вольноотпущенников (!).

Базой флота и местом сбора добычи стала приальпийская Савона, где Магон оставил для охраны 10 кораблей. Остальные он отослал в Карфаген —он сам располагал разведкой, и знал, что Сципион как раз готовился к своей знаменитой экспедиции в Африку. Так что флот был необходим для защиты метрополии. Вообще-то это было довольно опасной затеей. Кораблям пришлось огибать Корсику и Сардинию, совершать длительные переходы морем для того, чтобы исключить встречу с римскими эскадрами. Но, похоже, римляне в этот период сконцентрировались на главной задаче — атаке Карфагена, — и пунийский флот благополучно добрался до родины.

К зиме 206-205 гг. внимание сената было действительно поглощено подготовкой качественно нового шага в войне с Карфагеном. Несмотря на присутствие Ганнибала в Италии и даже попытки организовать его поддержку извне, отцы города и республики окончательно решили перенести всю тяжесть боевых действий в Африку, в непосредственную близость к Карфагену.

Римляне отлично сознавали всю опасность этой десантной операции и связанные с ней сложности. Назначенный консулом в Сицилию, блестяще проявивший себя в Испании, молодой Публий Корнелий Сципион выдержал не одну словесную баталию в сенате при подготовке экспедиции. Уместно процитировать Фабия Максима, наглядно демонстрировавшего разницу нового театра боевых действий с испанским: «Смотри, Публий Корнелий, как бы тебе, когда ты с открытого моря увидишь Африку, не показалась Испания детской игрой и забавой! Разве не так? Ты плыл по замиренному морю вдоль берегов Италии и Галлии; остановился с флотом в Эмпориях, союзном городе; высадил там солдат и повел их по безопасным местам к Тарракону, к союзникам и друзьям римского народа; из Тарркаона путь шел через сторожевые стоянки римлян; у Ибера стояли войска твоего отца и дяди… Новый Карфаген взят был совсем без труда —ни одно из трех пунийских войск не защищало союзников. Что до остального, то я не умаляю сделанного тобой, но все это несравнимо с войной в Африке, где нет ни гавани, открытой для наших судов, ни замиренной области, ни союзного города, ни дружественного царя; нигде нету такого места, чтобы обосноваться, и оттуда уже начинать военные действия. Куда ни посмотришь, все неприязненно и враждебно».

Замечание это обнажало главную проблему африканской операции — завоевание плацдарма. Грядущая война в корне отличалась от в общем безответственных и достаточно легких набегов рейдеров.

К тому же были и субъективные трудности. Опасения государственных мужей и заносчивость Сципиона соединились — ему было отказано в производстве воинского набора, а сам Сципион заявил, что государству не нужно тратиться на подготовку флота — все необходимое для постройки и снаряжения кораблей ему дадут союзники. В результате вся подготовка морской части операции была переложена Сципионом на Римско-Италийский союз.

Публий Корнелий развернул кипучую деятельность. Впечатляет та кооперация, которая действовала в рамках Союза: «Первыми пообещали по своим возможностям помочь консулу города Этрурии: Цере — дать хлеб и всякое продовольствие для моряков; Популония — железо; Тарквиния — холст на паруса; Волатерры — корабельный лес и хлеб; Арретий — три тысячи щитов и столько же шлемов, копья, галльские дротики, длинные копья — всего пятьдесят тысяч предметов, каждого вида оружия поровну, — а также топоры, заступы, косы, корзины, ручные мельницы, сколько этого нужно для сорока военных судов; сто двадцать тысяч модиев пшеницы и дорожных денег десятникам и гребцам. Перузия, Клузий и Рузеллы пообещали корабельный сосновый лес и много хлеба. Сосоны брали из общественных лесов. Города Умбрии и, кроме того, Нурсия, Реата, Амитерн и вся земля сабинская пообещали солдат; многие марсы, пелигны и марруцины пошли добровольцами во флот. Камерин, равноправный по договору с Римом, прислал когорту в шестьсот вооруженных».

Основная подготовка проходила в гавани Остии. В кратчайшие сроки был заложен флот. «Тридцать кораблей были начаты постройкой (двадцать квинкверем, десять квадрирем): Сципион так торопил рабочих, что на сорок пятый день после доставки леса суда, полностью снаряженные, были спущены на воду». Технология постройки была отработана уже до мелочей: срок окончательного изготовления корпуса судна сократился на полмесяца по сравнению с прежними шестьюдесятью днями. Примечательно, что Аппиан занижает численность флота Сципиона, упоминая лишь 10 триер. Однако возможно, что по ошибке в данном случае он говорит не о вновь построенном, а о постоянно находившемся в подчинении Сципиона отряде. В таком случае становится понятно, почему союзники рассчитывали снабжение «для сорока военных судов».

В результате Сципион отправился на Сицилию, к новому месту службы, все-таки с тридцатью военными кораблями и 7 000 добровольцев. В то же лето был совершен своего рода пробный набег на карфагенские владения. Гай Лелий, совершив переход морем, пристал к африканскому побережью и ночью высадил десант близ Гиппона Регия. На рассвете, построив солдат и часть снятых с кораблей моряков, он отправился с ними разорять окрестности. В эскадре было не более двух десятков судов, однако местное население мгновенно впало в панику. Слухи о том, что Сципион в Сицилии и готовится к нападению на Карфаген, ходили давно; теперь же увидели, что высадка началась — реальных задач и масштаба операции никто, естественно, не знал. Упадок духа совмещался, впрочем, с активными действиями. Спешно собирали войска, отправили гонцов к немногочисленным союзникам, и, между прочим, срочно отправили к Магону 25 боевых кораблей, а также 6 000 пехотинцев, 800 всадников и 7 слонов. Эта авантюра впечатляет — слонов, видимо, везли на транспортниках напрямую через Сардинию и Корсику, что было задачей не из легких. Наращивание сил Магона преследовало цель хоть как-то отвлечь римлян от африканской экспедиции. Опять же, нет данных, как этот конвой достиг места назначения, но, видимо, вполне благополучно. Римлянам было не до того.

Слух о Сципионе достиг и ушей Масиниссы — едва ли не единственного тогда союзника римлян в Африке, каковой лично явился к флоту и был несколько разочарован. Он сказал Лелию, что сейчас — самый удачный момент для нападения на Карфаген, и надо переправлять весь флот и все войско, а не заниматься «булавочными уколами». К тому же, по его данным, на перехват римлян из Карфагена вышел флот. Лелий, забрав добычу и выполнив свою разведмиссию, отчалил и направился в Лилибей, где сообщил Сципиону новости.

Следующей операцией флота стала переброска войск к Локрам Эпизефирским, которые подверглись атаке Ганнибала. Проведенная исключительно успешно, эта операция добавила морякам и пехоте уверенности. Вероятно, какая-то достройка флота производилась и теперь. Упоминание о том, что флагманом Сципиона была гексера, весьма примечательно: именно на ней он совершал свои разъезды вдоль сицилийских берегов.

Прошла зима. В 204 г. почти все силы римлян базировались на сицилийские порты, в основном на Лилибей. Особо упоминается в источниках эскадра Гнея Октавия в составе 40 кораблей. Ей вменялось в обязанность патрулирование побережья «в пределах, указанных сенатом». Очевидно, главным противником виделся Магон со своим флотом, который представлял угрозу и был совсем рядом. Зона патрулирования, скорее всего, включала берега в районе Остии и к северу и югу от нее.

Флот в процессе подготовки к экспедиции в Африку был рассредоточен по нескольким гаваням. Часть кораблей, как известно, находилась в Локрах и Сиракузах. Однако вскоре Сципион отдал приказ собираться всем кораблям и сухопутным частям в Лилибей. Именно он был естественной отправной точкой экспедиции. Ждали только хорошей погоды.

Гай Лелий погрузил моряков на корабли и запретил им сход на сушу. Флот должен был быть в постоянной готовности как к отражению атаки, так и к обеспечению беспрепятственной посадки на суда. Войско же собралось в Лилибее. Античные авторы называют разные цифры его численности. Пехоты исчисляется в пределах от 10 000 до 35 000, конница — от 1 600 до 2 200 и более. По словам Целия, от крика солдат птицы падали на землю, а на корабли взошло столько людей, что, казалось, ни в Сицилии, ни в Италии никого не осталось.

Видимо, римляне впервые организовывали десантную операцию такого масштаба и подготовили ее исключительно хорошо. На кораблях был запас пищи на 45 суток и вареных продуктов — на полмесяца. К осуществлению операции было привлечено около 400 транспортных кораблей и 40 военных кораблей осуществляли прикрытие конвоя. Есть данные и о построении этого отряда. «Грузовые суда на правом фланге будут под охраной двадцати военных кораблей, которыми командуют он (Сципион. — А. X.) и Луций Сципион (младший брат Публия Корнелия. — А. X.), на левом — стольких же военных кораблей под командой Гая Лелия, префекта флота, и Марка Порция Катона, тогда квестора. На каждом военном корабле по одному фонарю, на грузовых — по два, на корабле командующего ночью горят три — как отличительный знак».

Заслуживает внимания особо оговоренное в источниках упоминание боевых кораблей, вооруженных таранами (rostratis), которые упомянуты у Ливия. Флот предназначался прежде всего для выгрузки десанта, и основной задачей охранения было не дать сорвать операцию. Все нападающие суда нужно было безоговорочно топить, не отвлекаясь на абордажные схватки. Для этой цели нужны были именно такие суда.

Образцовая организация привела к тому, что флот представлял впечатляющее зрелище: армада, выстроенная в несколько кильватерных колонн, растянулась как минимум на 5-6 км в длину. Никогда еще отплытие флота не представляло такого величественного зрелища. Не зря посмотреть на него собрались не только все жители Лилибея, но и посольства из городов всей Сицилии.

Наутро, бросив в море внутренности жертвенных животных, Сципион велел дать сигнал трубой к отплытию, повторенный по всему флоту. Первоначальный план Сципиона предусматривал движение и высадку в районе Эмпориев — примерно в полутораста километрах от Карфагена. Богатство той земли и трусоватость местного населения должны были облегчить высадку и обустройство базы. Однако природа внесла коррективы. Сначала дул сильный попутный ветер и вскоре земля скрылась из виду. Но после полудня ветер стих и все заволокло туманом, так что вести конвой стало чрезвычайно сложно. К счастью, ночью ничего не произошло, а к утру туман рассеялся, и ветер вновь начал надувать паруса. Уже был различим африканский берег. Кормчий заметил Сципиону, что показался мыс Меркурия, ближайшая оконечность Африки, и до него не более 5 миль — нужно править туда и пристать в гавани. Решили пристать именно здесь, поскольку опять опустился туман, ветер стихал и приближались вторые сумерки плавания — Сципион не хотел рисковать флотом: в темноте и тумане, вблизи берега, было чрезвычайно опасно маневрировать с четырьмя сотнями нагруженных доверху кораблей. Бросили якоря на некотором отдалении от берега и стали ждать рассвета. Наутро третьего дня экспедиции взорам открылся мыс Прекрасный, что Сципион счел за доброе предзнаменование и велел немедленно начать выгрузку именно здесь. Все авторы, кроме Целия, свидетельствуют, что плавание было удачным и обошлось без потерь. Вероятно, какие-то корабли были потеряны, но в целом, без сомнения, эскадра выполнила первый этап операции успешно.

Укрепившись на холмах, Сципион отправил боевые корабли к Утике, а сам выдержал сражение с карфагенской конницей и разбил ее. Добыча, захваченная у солдат и у местного населения, была отправлена с частью транспортных кораблей в Лилибей, вскоре корабли вернулись назад. Судя по всему, после высадки морской мост с Сицилией для снабжения войск действовал уже бесперебойно. Главным интендантом выступал Гней Октавий: он руководил поставками продовольствия и одежды для войск и флота. После этого римляне занялись реализацией второй части операции — захватом базы на берегу.

Естественным кандидатом на роль таковой была Утика. Прекратив грабежи и мелкие набеги, Сципион употребил все свои силы на осаду города. Осада вновь была полной — флот блокировал крепость с моря, армия — с суши. На холме, господствовавшем над городом, установили осадные машины, в разобранном виде перевезенные с Сицилии. Тут же, при армии, были организованы мастерские, где строили новые орудия.

Флот также модернизировали. Вновь, как и при предыдущих осадах городов, римляне применили отработанную практику установки осадных башен на спаренных корпусах квинкверем. На сей раз упор был сделан на дальнобойную артиллерию, предназначенную прежде всего для выведения из строя живой силы противника — по данным Аппиана, эти машины метали камни и чрезвычайно длинные —в три роста длиной (порядка 5 м) — копья. Однако осада оказалась не слишком удачной: после сорокадневных попыток овладеть городом Сципион ушел, так ничего и не добившись.

Флот и войска были расположены в некотором отдалении от города, на мысу, выдающемся в море и соединенном с материком гористым перешейком. Стоянка флота и лагерь моряков были на северной стороне полуострова; сухопутный лагерь — в глубине перешейка; они были обведены единым валом, так что за сохранность своих сил римляне могли почти не опасаться.

Впрочем, карфагенские войска и флот никак себя не проявляли. Вероятно, все мало-мальски качественные соединения флота были отправлены к Магону, а оставшиеся в Африке пребывали в жалком состоянии. Дефицит новых кораблей, отсутствие обученных экипажей (есть данные о закупке 5 000 рабов во флот в качестве гребцов), а самое главное инертность командования привели к печальным результатам.

Зимой и весной 203 г. римлянам сопутствовали новые удачи в боях на суше в Италии. Развязка понемногу приближалась. В Сицилии набрали новые войска в количестве 3 000 человек — взамен отправленных в Африку. Силы флотов были сбалансированы исключительно равномерно. Побережье патрулировала лилибейская эскадра в составе 40 судов. 10 из них были отремонтированными старыми кораблями, три десятка новых перебросили из Италии под руководством Публия Гапулла Виллия. Командовал патрульной эскадрой с италийскими новобранцами пропретор Марк Помпоний. Гнея Октавия, «интенданта Сципиона», перевели на Сардинию и также доверили эскадру из 40 кораблей для охраны острова. Также 40 кораблей и 3 000 свеженабранных солдат для абордажных партий были вверены претору Марку Марцию для охраны собственно западноиталийского побережья. Наконец, те же 40 кораблей были в распоряжении Сципиона в Африке.

Такие меры предосторожности не были лишними — карфагеняне по весне спустили на воду и обновили свой флот, имея целью как тревожащие набеги, так и морскую войну на коммуникациях Сципиона. С этим приходилось считаться. Однако и Сципион не дремал, а готовил свой флот к нападению на корабли карфагенян.

Кроме того, он затеял профессиональную дезинформацию противника. Флот якобы активно готовился к осаде Утики: на спущенные корабли грузили метательные и стенобитные машины, были посланы солдаты, чтобы блокировать Утику с суши. В действительности цель у римлян была совершенно другая — нападение совместно с Масиниссой на войско Гасдрубала, стоящее лагерем. Это предприятие увенчалось успехом, и Сципион начал постепенно занимать одни за другим небольшие города на африканской территории. Одним из них стала Тунета — исключительно удобный плацдарм для нападения на Карфаген. Город был брошен сбежавшей охраной и достался римлянам без боя. Они немедленно начали реконструировать укрепления и оборудовать гавань.

Тунета отстояла от Карфагена на 15 миль, и из нее город был прекрасно виден. Карфагеняне задумали напасть на римлян и уничтожить их флот под стенами Утики. В одно утро корабли были подготовлены к выходу, а в Италию к Ганнибалу отправили гонцов (опять же морем) с просьбой как можно скорее возвращаться для защиты Карфагена.

Сципион находился в лагере под Утикой и непосредственно руководил отражением атаки. Казалось, что дело римлян было плохо. Значительная часть кораблей была переоборудована для осады, и эти громадные катамараны с возвышающимися на них осадными конструкциями попросту не годились для морского боя. Однако Сципион нарушил все правила морских баталий. Он выстроил свои корабли чрезвычайно своеобразно. В первых четырех рядах стояли именно эти неуклюжие плавучие крепости. Дабы во время сражения их ряды не расстроились и не были прорваны, он превратил это сооружение в единую стену: с корабля на корабль были переброшены мачты и реи, все это накрепко связано канатами, а поверх связей помещен настил из досок для обеспечения свободного перемещения людей, по которому можно было ходить вдоль всего ряда судов. Настил находился достаточно высоко: между парными крепостями были оставлены проходы, в которые могли протиснуться на веслах боевые корабли со снятым рангоутом. Таким образом, легкие суда беспрепятственно могли выходить для боя с противником и столь же легко возвращаться обратно, под прикрытие крепости.

Все было сделано очень быстро, так как карфагеняне уже подходили и времени не было совсем. На грузовых судах разместили тысячу отборных солдат и приготовили огромное количество метательных снарядов для машин и метательного оружия для солдат, с расчетом на длительный бой.

Карфагеняне имели отличный шанс покончить с римским флотом в своих водах, застав его в разгар приготовлений. Однако они осторожничали, встали на якорь в гавани неподалеку, переночевали там и лишь наутро выстроились в боевой порядок, ожидая правильного сражения —как и того, что римляне нападут первыми. Прождав несколько часов безрезультатно, карфагенский флот решил все же напасть первым.

По сути дела, они столкнулись с задачей штурма крепости, а не отдельных кораблей. Без всякого сомнения, ничего подобного ранее в практике морских сражений не происходило. Грузовые корабли были выше, и карфагеняне безрезультатно метали свои копья вверх, в то время как их самих поражали весьма эффективно. Попытки прорваться в проходы между судами также были безуспешны, поскольку пунийцы попадали под перекрестный обстрел, да и часто просто ломали весла и разбивали корабли в узкостях. Прорваться, во всяком случае, не удалось никому. Наконец, было найдено решение. Карфагеняне стали бросать «кошки» и крючья, цеплять римские транспортники баграми, насаженными на длинные, окованные металлом, древки. Перерубить их было почти невозможно. Когда большая часть кораблей переднего ряда была зафиксирована тем или иным способом, гребцы налегли на весла и все-таки оторвали этот ряд от остальных. Наспех сбитые и связанные доски и жерди не выдержали, и команды кораблей едва успели попрыгать на суда второго ряда и в воду. Ликующие карфагеняне уволокли свою добычу в город, безмерно довольные хоть такой победой над римлянами. В общей сложности пунийцы захватили 60 транспортных судов. Потери их не ясны, но из сотни участвовавших в операции кораблей домой не вернулся, как минимум, десяток. Римские боевые корабли потерь не имели, да и в бою, вероятнее всего, участвовали мало, хотя по сведениям Аппиана —как раз таки наоборот — карфагеняне ничего не добились, а римляне захватили во время вылазки через свой строй один вражеский корабль без команды и отбуксировали его к Сципиону. Вероятнее всего, истина лежит посредине. Потери были и с той, и с другой стороны, но карфагеняне отчаялись добиться успеха и отступили.

В то же лето корабли участвовали в блокаде и осаде города Гиппона. Однако основная война, вероятно, велась на коммуникациях. Так, известно, что Гамилькар внезапной атакой какого-то соединения римлян, захватил триеру и шесть транспортников. Видимо, это был классический рейд на коммуникации противника.

В Лигурии войска Магона получили приказ вернуться на родину. Сам Магон был тяжело ранен и предпочел морское путешествие. Погрузив войска, он, во исполнение приказа, отправился на родину. Однако, когда эскадра обогнула Сардинию, Магон от полученного ранения скончался. Огорченные соратники подверглись дополнительным испытаниям — часть эскадры ветер отнес к востоку, и она была захвачена римским сардинским флотом.

Однако самым главным событием этого времени, а для многих римлян — и всей войны, стала эвакуация Ганнибала. Повинуясь — хотя и с ненавистью и неохотой — приказу сверху, военачальник, так долго фактически предаваемый своими единоплеменниками, Ганнибал покинул Италию. Транспортный флот и охранение были подготовлены им заранее и построены на верфях немногочисленных приморских городов Бруттия. Показательно, что римляне никак не отреагировали на эвакуацию из Италии своего злейшего врага. Полное отсутствие данных о численности флота и обстоятельствах его плавания косвенно подтверждает тот факт, что римляне настолько свыклись с наличием этого войска у себя дома, что вульгарно проморгали его отбытие и даже постройку кораблей. В противном случае трудно объяснить, почему они не воспользовались таким случаем отомстить за все и отправить его на дно Ионического моря. В то же время Ганнибал, несомненно, и сам давно думал об отступлении, поскольку заготовил корабли отнюдь не в день прибытия посольства. Так закончилась великая эпопея великого полководца— сколь славная, столь и безрезультатная. Это означало близкий конец войны — и ничего больше.

Сообщение с Африкой было оживленным. Оно активизировалось в месяцы затишья в войне, вызванного перемирием. Практика конвоев продолжалась. Претор Публий Лентул переправил из Сардинии в Африку под охраной двадцати военных кораблей сотню транспортников с провиантом. Аналогичная экспедиция Гнея Октавия, который с 30 боевыми судами конвоировал две сотни транспортов, сорвалась из-за буйства стихии: уже в виду африканского побережья буря разметала суда. Боевое охранение, бросив конвой, ушло к Прекрасному мысу, а большинство грузовых кораблей вынесло к Эгимуру — острову в 30 милях от Карфагена, или к Горячим Водам —прямо напротив столицы пунийцев. 50 кораблей Гасдрубала вышли в море и привели в гавань брошенные экипажами транспорты.

Последними событиями этого года были небольшие стычки на море в нарушение перемирия — наподобие той, когда римских послов, возвращавшихся из Карфагена в лагерь Сципиона, атаковали несколько пунийских кораблей из гасдрубалова флота. Атака была не слишком удачна, и захватить команду не смогли — она сумела добраться до берега, но корабль был римлянами потерян.

В 202 г. сенат оставил пропретора Виллия Тапулла охранять побережье Сицилии с 20 военными кораблями и 1 000 солдат. Остальные 20 кораблей командировались с Марком Помпонием в Рим, перевозя войска. Самое серьезное усиление касалось африканской эскадры. К ней присоединились 50 новеньких квинкверем (rostratis) под командованием Тиберия Клавдия Нерона. Оптимизированные для боя на уничтожение, эти корабли были как нельзя кстати в завершающей фазе операции. Они отбыли из Рима (Остии), но до места назначения так и не добрались. Между Козой и Лоретой флот потрепала буря. Переход к Эльбе, а оттуда — на Корсику и Сардинию был удачен, но близ сардинских берегов флот опять попал в шторм и очень серьезно пострадал: многие суда потеряли оснастку, некоторые утонули. Нерон ушел в Каралы, где занялся починкой материальной части, но тут его полномочия кончились, война подходила к концу, и он увел свой флот — уже как частное лицо — обратно в Остию.

Символичным апофеозом деятельности Ганнибала было его бегство из Африки на одиноком корабле. После проигранной битвы при Заме сопротивление было бесполезно. Напоследок римляне собирались отправить флот из 50 судов в Африку, однако боевых действий уже не потребовалось. По условиям мира, заключенного в 201 г., карфагеняне выдавали все свои военные корабли. Сципион не удержался от демонстративного акта: все трофеи были выведены в открытое море и сожжены в пределах непосредственной видимости всего населения столицы. По свидетельствам источников, весельных кораблей разных классов было уничтожено около пятисот. Возможно, это и завышенные цифры, но другими мы не располагаем.

В огне этого пожара сгорели последние остатки славы Карфагена как ведущей морской державы Средиземноморья. Крах могущественного некогда морского государства был полным. Выиграв войну на суше, римляне, тем не менее, завершили ее именно показательным уничтожением главного достояния карфагенян — их морских сил. Война была завершена.

Источник:

Хлевов А. А. Морские войны Рима. «Издательский дом Санкт-Петербургского государственного университета». Санкт-Петербург, 2005.