Вторая Пуническая война: Основная стратегическая проблема войны (Delbruck H.)

Лишь установив тактические взаимоотношения обоих противников, мы с полным основанием можем перейти к рассмотрению их стратегии. Тактически карфагеняне были, несомненно, более сильной стороной. Они имели постоянного главнокомандующего, римляне же каждый год избирали двух консулов, которым одновременно вручалось и командование. Они имели такое слабое представление о предпосылках ведения крупных военных действий, что считали возможным то делить легионы между консулами поровну, то поручать командование по очереди – день одному, день другому. В войне против Ганнибала хотели этот чудовищный порядок несколько смягчить, подняв вопрос лишь о смене председательствующего в военном совете. Но в действительности этот шаг только обострил бы положение, ибо тогда вообще командование было бы в руках не отдельного лица, а коллегии. Правильнее будет выражение: сменяющееся командование, хотя, конечно, заседал и военный совет. То же и в отношении командного состава. У карфагенян командиры были профессионалами, получившими специальную выучку в школе Гамилькара; у римлян – лишь воинственными гражданами, более или менее одаренными от природы. Карфагенские военачальники по мере необходимости маневрировали различными частями пехоты и кавалерии. Римские легионы умели передвигаться рядом поставленными частями только вперед. Наконец, карфагенская кавалерия численностью значительно превосходила римскую.

Этим преимуществам противника римляне могли противопоставить лишь одно – неисчерпаемое число прекрасных и надежных воинов.

Перевес сил то на одной, то на другой стороне создал положение, напоминающее соотношение сил между афинянами и спартанцами в Пелопоннесской войне. Долго, долго шла война с переменным успехом, ибо афиняне были сильнее на воде, а спартанцы на суше, причем каждый в пределах своей стихии был недосягаем. Во Второй Пунической войне контраст не был так силен и был осознан римлянами лишь постепенно. Вначале они кичливо вызывают противника на борьбу и, лишь будучи научены рядом страшных поражений, ищут иных путей; Ганнибал же заранее знает свои как сильные, так и слабые стороны.

Тот, кто, ведя войну, ставит своей основной задачей сокрушение неприятеля, должен быть в состоянии, – после того как он настиг и поразил главные силы противника на поле сражения, неуклонно стремиться к дальнейшим победам, вначале осадив и заняв неприятельскую столицу, а если и это не приведет к миру, то преследовать врага до debellalio. Но для таких действий Ганнибал был слишком слаб; с самого начала войны он сознавал, что, несмотря на величайшие победы, он не будет в состоянии осадить и занять Рим.

При Каннах он разбил и уничтожил меньшую часть римских легионов – 8 из 18; римляне очень скоро восполнили свои потери новыми наборами Они даже не отозвали легионов, стоявших в Сицилии, Сардинии и Испании Наступать непосредственно после сражения на Рим, рассчитывая лишь на внушенный им ужас, Ганнибал считал для себя бесполезным. Этот поход мог только превратиться в ничтожную демонстрацию, парализующую моральное действие победы при Каннах. Если знаменитое изречение, – что Ганнибал умеет побеждать, но не умеет использовать победу, – действительно принадлежит Магарбалу, начальнику конницы, то это доказывает лишь что храбрый военачальник был хорошим рубакою, но не полководцем После нескольких часов избиения взятых в тиски легионеров пуническое войско также потеряло 5 700 воинов убитыми и не менее 20 000 ранеными которые могли стать боеспособными лишь спустя много дней и недель. В случае похода на Рим сейчас же после данного им сражения, Ганнибал мог бы подвести к городу едва 25 000 воинов, и как ни велик был ужас римлян перед Ганнибалом, такому незначительному отряду не одержать бы над ними победы.

Позже – после оздоровления и пополнения войска – Ганнибал имел, пожалуй, столько людей, что мог бы повести на Рим от 50 000 до 60 000. Но Рим был большим прекрасно укрепленным городом. Построенная во времена Самнитских войн так называемая Сервианская стена имела милю (около 7 км) в окружности; большие незастроенные места внутри могли вместить спасавшееся население. Как большой торговый город и столица Рим был в изобилии снабжен всякого рода припасами. Если бы Ганнибал овладел морем, взял вначале Остию и мог затем обеспечить подвоз продовольствия морем, то осада Рима с 50 000–60 000 чел. не была бы невыполнимой задачей. Но здесь нужно принять во внимание, что на море римляне были более сильным противником. Чтобы не раздробиться, Ганнибал бросил все свои силы на сухопутный фронт. При ведении осады войско должно было бы получать продовольствие с суши. Пришлось бы, заготовив огромные транспорты, возить их сквозь сплошь неприятельские земли, мимо бесчисленных заграждавших путь неприятельских городов и укрепленных пунктов. Эту службу должна была бы нести большая часть пунического войска, причем каждая отдельная часть подвергалась бы опасности нападения со стороны остававшихся еще в стране и вновь сформированных легионов и когорт, как римских, так и союзных. Войско, оставленное для осады города, было бы разделено Тибром на две части и не могло бы противостоять вылазкам гарнизона, численно гораздо более сильного. Главная же сила карфагенского войска – кавалерия – обречена была бы на бездействие.

Отказавшись от похода на Рим, – как после победы при Тразименском озере, так и после Канн, – Ганнибал хорошо знал, что делал. С самого начала он лелеял иной замысел сокрушения врага.

Не будучи в силах совершенно разбить римлян и сразу уничтожить их могущество, он повел войну так, чтобы взять их измором, расслабить их до того, что они добровольно примут предложенные условия мира. Стратегия становится политикой, а политика – стратегией. После сражения при Каннах, имевшего, как казалось, решающее значение, Ганнибал велел передать римлянам, что он не ведет с ними войну за право на существование («не для их истребления» – Ливий, XXII, 58), и предложил перейти к мирным переговорам. Римляне это предложение отклонили. Но добиться от противника согласия на мир можно было и не прибегая к решительным действиям, от которых римляне теперь упорно уклонялись. Да и Ганнибал с самого начала на них не рассчитывал. Вступив в Италию, он заявил, что явился не для покорения народов полуострова, а для освобождения их от римского ига. После каждого сражения он отпускал пленных союзников без выкупа, дабы они возвестили своей родине о целях и великодушии карфагенского полководца. Римские граждане едва ли составляли третью часть населения Италии. Остальные две трети состояли из более или менее самостоятельных общин и округов, которые могли бы согласиться свергнуть римское иго. В общую союзную армию они поставляли самостоятельные контингенты. Даже общины, основанные в качестве римских колоний, могли найти для себя выгодным отделиться от своей метрополии.

После Канн началось массовое отпадение союзников от Рима. К Ганнибалу перешел самый большой после Рима город Италии, имевший даже у себя римское гражданское право «sine suffraggio», – Капуа, затем большое число округов и небольших городов и, наконец, третий город Италии – Тарент. На севере оказали карфагенянам поддержку галлы, а в Сицилии перешел на их сторону город Сиракузы. Если бы Ганнибал мог неуклонно под натиском и угрозой поддерживать это движение и дальше, то в конце концов наступил бы момент, когда обессиленные римляне принуждены были бы заключить мир, – или же база Ганнибала в Италии настолько бы расширилась и укрепилась, что он мог бы приступить к осаде Рима. Изложив вышеупомянутые события вплоть до сражения при Каннах; Полибий прерывает свое повествование фактами из греческой жизни и, раньше чем перейти к Пунической войне, говорит о римской конституции. В этой последовательности изложения сказался истинно великий историк. Абстрактные формы какого-либо законодательства и порядок управления сами по себе малоинтересны. Но у Полибия они являются ответом на вопрос: как может государство удержаться после такого поражения, какое понесли римляне при Каннах, особенно, когда ему предшествовали тяжкие удары при Тичино, Требии и Тразименском озере?

Читателю передается огромная напряженность, вызванная всеми событиями. Этот вопрос и ответ на него являются шедевром искусства Полибия, ибо эта напряженность вызывается не внешним художественным приемом, а самой природой вещей, получившей здесь свое художественное отображение.

Мы попытаемся, в подражание Полибию, при помощи того же рефлекса вдохнуть жизнь в мертвые статистические данные. Какие усилия приложил Рим, чтобы противостоять гению Ганнибала и, несмотря на все понесенные им потери, удержать свое несокрушимое господство? Подробные выкладки мы приведем ниже, но вот основные цифры, перешедшие к нам из сохранившихся источников, если не вполне, то достаточно достоверных.

По тогдашней официальной статистике, римское государство насчитывало в начале Второй Пунической войны миллион свободных душ, не считая союзников. В начале войны имелось в строю 34 000 сухопутного войска. Кроме того, какое-то количество было во флоте. Мы не можем точно определить его, так как большая часть экипажа состояла из рабов и союзников.

Несмотря на потери при Треббии и Тразимене, Рим в 216 г. насчитывал не 7–8 легионов, как на первом году сражения, а 18. Состав главных частей был увеличен на 5 000 чел. пехоты. 8 легионов главного войска были противопоставлены Ганнибалу, 2 – находились в Испании, 2 – в Сицилии, 1 – в Сардинии, 2 легиона были высланы против цизальпинских галлов, 2 – оставлены в Риме в качестве гарнизона и запасных войск и 1 – во флоте. Последние 8 легионов представляются нам полностью не укомплектованными. Считая каждый легион при Каннах в 4 800 чел., оба в Испании – по 4 000, остальные 8 – по 2 500, мы получим круглым счетом 66 000 чел., или, иными словами, 6,5% свободного населения. Причислив павших в 218 и 217 гг., получим около 7,5%¹.

Так как из остатка войска, бывшего при Каннах, римляне образовали 2 новых легиона, то мы должны считать 6 легионов погибшими. Два легиона были позже уничтожены галлами. Пополнить эти потери было не по силам, тем более что целые большие общины с jus cives sine suffraggio (Капуа) отошли к неприятелю. Выпустив узников из тюрем и призвав юношей, еще не достигших 17-летнего возраста, римляне образовали из них 2 легиона. Еще 2 легиона были сформированы из рабов, которым обещали свободу. Таким образом, Рим выставил 14 легионов. Это число в последующие годы возросло до 22, ибо в дальнейшем легионы формировались из возмужавших боеспособных юношей. Больше всего легионов Рим имел в 212 – 211 г., около 22, но войска в них было меньше, чем в 216 г., так как численность каждого легиона значительно понизилась. До 216 г. все пленные по договору, заключенному еще в Первую Пуническую войну, были выкуплены. На выкуп пленных при Каннах сенат, несмотря на предложение Ганнибала, не согласился, – дабы это впредь служило уроком, – и предпочел сформировать легионы рабов. Пленных карфагеняне продавали, и много лет спустя римляне нашли в Греции столько своих соотечественников в качестве рабов, что, когда в 194 г. консул Фламиний добился у греков права выкупа, одни ахеяне должны были вернуть 1 200 чел.². Шесть лет спустя на Крите также было освобождено и препровождено на родину большое число римлян³.

Хотя государство во время войны не рассчитывало на граждан, попавших в руки неприятеля и оставленных им на произвол судьбы, мы все же должны учесть, что много пленных было выкуплено не государством, а родными. Работорговцы, взявшие на себя продажу карфагенских пленных, конечно, должны были ради собственной выгоды продавать их как можно дороже. В 210 г. римляне, жалуясь на непосильные поборы, говорят: «даже для выкупов ничего не остается» (Ливий, XXVI, 35); следовательно, с явлением частного выкупа военнопленных нельзя не считаться. Но если даже благодаря этому явлению потери римлян при Тразимене и Каннах были на несколько тысяч меньше, чем принято думать, все же военное напряжение римлян не знает себе равного. Даже Пруссия могла дать в 1813 г. лишь 5,5% своего населения, хотя такое напряжение и не требовалось непрерывно в течение целого года. Афиняне, правда, вооружали порою больший процент населения, чем римляне, но лишь на короткое время. В Риме же условия были таковы, что из года в год на самых отдаленных театрах военных действий находились под оружием почти все боеспособные мужчины. Из рабов также большая часть посылалась в легионы или на морскую службу. Буквально непостижимо, как в таких условиях могли идти своим чередом хозяйственная жизнь страны и ее финансовое управление. Кроме налогов должны были быть предоставлены, в особенности поставщикам, кредиты до конца войны. Сицилия была выжата до отказа, падение курса облегчало должников, денежные ресурсы таяли. Лишь во время мировой войны 1914 – 1918 гг. германский народ напряжением всех своих сил для войны превзошел римлян.

И в то время, когда римская конституция таким образом предоставляла в распоряжение государства силы собственного народа, вырастала хорошо продуманная система союзного государственного устройства, которое увенчивал город на Тибре. Правда, большая часть союзников отпала, перейдя во вражеский стан или, по крайней мере, ослабив свою дееспособность. Но все римские колонии, все латинские и большая часть греческих городов крепко держались Рима⁴, а успехи Ганнибала лишь меняли условия ведения войны. Уже перед сражением при Каннах диктатор Квинт Фабий Максим, используя опыт при Треббии и Тразимене, решил в войне с Ганнибалом избегать решительных тактических действий. Но его идей почти никто не разделял. В конечном счете нельзя винить противную партию за сделанную однажды попытку поразить страшного врага, бросив на него силы, вдвое превосходившие неприятельские. Поражение не только привело назад к стратегии Кунктатора, но и дало этой стратегии нечто, чего ей не хватало до Канн и что делало ее в то время нежизненной, а именно – определенную цель. В силу самой сущности войны, каждый успех, не закончившийся полным поражением неприятеля или же миром, непременно должен вызвать возвратный удар и противодействие. Ганнибал, – говорит Клаузевиц, – достиг кульминационного пункта победы. Римляне в дальнейшем избегали больших сражений⁵.

Для большой осады Ганнибал был слишком слаб, ибо на путях стояли многочисленные римские легионы, всегда грозившие отрезать ему подвоз припасов. Он же со своей стороны был не в состоянии помешать римлянам осаждать отложившиеся города, снова покорять их и предавать каре. С тех пор на этих осадах сосредоточилось все ведение войны. Взять укрепленный римский лагерь, где при осаде укрывались консулы, Ганнибал не мог из-за недостаточного численного превосходства карфагенской армии. Здесь конные атаки и тактическое взаимодействие различных отрядов родов войск уже не имели значения, и господствующим на поле сражения становится отныне упорное мужество легионеров⁶. Осадой и занятием римлянами города Капуа начинается решительный кризис Второй Пунической войны. Факт – в своем роде единственный во всей военной истории. Несмотря на то, что одна сторона имеет несомненный численный перевес на поле сражения, другая успешно проводит длительную осаду и берет неприятеля измором. Объясняется это своеобразным распределением сил и неодинаковым составом войск. Один из противников имеет перевес в кавалерии, другой силен массой своей пехоты.

В то время как капуанцы делали вылазку, Ганнибал якобы сделал попытку взять приступом римскуюукрепленную линию осады. Эти сведения почерпнуты из сокровищницы римских победных бюллетеней. Но большой не удавшийся приступ должен был иметь значительные последствия, а между тем Полибий ничего о них не говорит. Ганнибал заранее понял невозможность успешного исхода, так как римляне имели в окопах от 40 000 до 50 000 чел., и он после неудачной попытки выманить противника на бой прибег к моральному воздействию. Он прямо двинулся на Рим и подошел вплотную к городским воротам. Но римляне не дали себя запугать, и Ганнибал должен был снова покинуть Лациум. В результате Ганнибал ограничился опустошительным походом и демонстрацией, а Капуа пала. С этого времени победа над Римом стала для Ганнибала невозможной.

Еще до Капуи римляне завоевали Сиракузы. Вскоре они вернули себе обратно Тарент. Вместо все возраставшего отпадения италийцев, которое, как мечтал Ганнибал, должно было его привести к окончательной победе, стало вновь распространяться и укрепляться римское могущество. Боевые же силы Ганнибала, не получавшие с родины достаточного подкрепления, таяли все больше. Даже некоторые из его нумидийских и испанских частей перешли к неприятелю. На второстепенных театрах войны, в Сицилии, Сардинии и Испании, где не было страха перед гением Ганнибала и где главная сила карфагенян – кавалерия – была, с одной стороны, не так многочисленна, а с другой – и не могла себя проявить, военное счастье колебалось. После занятия римлянами большой части Испании, они в год возвращения Капуи (211 г.) потерпели сильнейшее поражение, от которого, впрочем, вскоре оправились и со свежими подкреплениями снова перешли в наступление. Еще трудно было предсказать, каков будет окончательный исход, но превосходство карфагенского войска, завоеванное им в первые годы войны в больших сражениях, уже было подорвано, и силы обоих противников пришли в равновесие. Ни одна из сторон не была в состоянии заставить другую перейти к решающим действиям. Римляне не дерзают вступить в открытое сражение, а Ганнибал не в состоянии осадить Рим.

После того как мы уяснили себе политико-стратегическое соотношение сил, нам кажется уместным сопоставить, как отображено это соотношение в народных преданиях. Совершенно правильно связывают решительный поворот в войне с именем Капуи, но какова его мотивировка? В богатом и развращенном городе Капуа, – говорит предание, – суровые воины Ганнибала изнежились, потеряли силу и мужество (Ливий, кн. 23, гл. 18). Почему римляне в течение 12 лет терпели в Италии это развращенное, потерявшее боеспособность войско, – легенда не говорит. Она равнодушна к фактическим соотношениям. Она знает только личность и личные мотивы, а фактические взаимоотношения всегда может поставить наголову. «Капуа» – как определение для изнеженного войска – перешло в сокровищницу метафор всех образованных народов, так же как слово «Ксеркс» обозначает массовое войско и останется таким навсегда.

Благодаря Полибию, служащему нам источником в изучении Второй Пунической войны, мы прекрасно знаем, что в действительности увековечило слово «Капуа». Сказанное нами в этой главе в основных чертах давно стало общим достоянием истории. Естественно, что для Персидских войн, относительно которых мы имеем лишь легендарные сообщения Геродота, отделить правду от вымысла было гораздо труднее.

1. О походе Ганнибала на Рим существуют самые разноречивые сведения. Все они очень малодостоверны. Полибий и Ливий навязывают Ганнибалу веру в возможность внезапного нападения на Рим. Что Ганнибал заранее не говорил о невозможности занять Рим, само собой разумеется. Не сумей он создать впечатление серьезной попытки, он вообще лишился бы своего авторитета, а игра случайностей порой поистине поразительна. Но тешить себя мыслью взять врасплох такой город, как Рим, Ганнибал не собирался и, даже приблизившись к городу, не сделал такой попытки. Известие о его выступлении пришло в Рим, конечно, за много дней до него, ибо большая армия продвигалась медленно вперед, и времени организовать оборону стен было вполне достаточно. Даже если бы в городе не было полевых войск, временно для этой цели было бы достаточно одних воинов старших возрастов.

Итак, если Полибий повествует о том, что Ганнибал совершенно неожиданно появился у ворот Рима и что городу удалось спастись лишь благодаря случайному наличию в нем двух вновь сформированных легионов, то это есть совершенно естественное преувеличение, в котором нашло свое отображение и закрепление чувство бесконечного ужаса римлян перед Ганнибалом. Канталупи⁷ доказывает с большой вероятностью, что оба старые легиона – legiones urbanae – также еще находились в городе, так что в общем в распоряжении города были 4 легиона, из коих 2 необученных. Упрек, сделанный римскому сенату Стрейтом в его, вообще говоря, превосходном труде, что тот оставил столицу без гарнизона, зная о приближении Ганнибала, не имеет основания.⁸

По словам Ливия, римляне, своевременно осведомленные о продвижении Ганнибала, выделили из армии, осаждавшей Капую, особый отряд, который под предводительством Фульвия прибыл одновременно с пунийцами. Я не вижу основания сомневаться в правдивости этого сообщения.

По словам обоих авторов, римские войска не только заняли стены, но и вышли за ворота, вызывая пунийцев на открытое сражение. Это, очевидно, римский вымысел. В открытом сражении, в котором Ганнибал всегда оставался победителем, и в непосредственной близости к римским воротам карфагенский полководец не только стяжал бы себе военные лавры, но получил бы действительно возможность проникнуть вместе с побежденными римлянами внутрь города и вопреки всем расчетам занять Рим. Неужели Ганнибал не принял бы вызова к такому сражению? Дважды, – говорит Ливий, – стояли оба войска друг против друга, и оба раза страшный ливень разъединял жаждавших боя. Тогда Ганнибал понял, что боги против сражения. Но, по словам Полибия, Ганнибал просто испугался неожиданно большого количества римских воинов и отказался от намеченной им атаки. Полибия не интересуют чудодейственные явления, но, критикуя римские легенды, он должен был бы сделать еще один шаг и просто-напросто вычеркнуть весь рассказ о построении войск перед стенами. Правда, Полибий не говорит с уверенностью, что войско выстроилось в боевом порядке для сражения. Можно представить себе просто крепкую передовую позицию.

Отозвание отряда Флавия из армии, осаждавшей Капую, не настолько ослабило римские силы, чтобы увеличить шансы на их поражение. Ганнибал должен был отступить, оставив Капую на произвол судьбы.

Военное напряжение Рима

2. Представление о силах, которыми Рим вел Вторую Пуническую войну, дает нам Ливий, сохранивший данные о римских легионах за целый ряд лет. Данные эти подтверждаются официальной римской переписью. Но как сильны были эти легионы, насколько состав их численно приближался к норме, сколько в нем было союзников и наемников, чему равнялись морские части, – об этом мы очень мало осведомлены. К тому же указанное общее число легионов часто не совпадает с числом, получаемым в результате сложения отдельно поименованных легионов; очевидно, что при вычислении были допущены ошибки. Но при тщательном сопоставлении и оценке всех отдельных чисел мы все же получаем приблизительно верный результат. Наилучшее обоснование этих данных дает Белох не только в своей книге, но и в послесловии к трактату Канталупи («Studi di Sloria antica», 1, стр. 42), которые значительно ценнее предыдущих изысканий Шемана («De legionum per alterum bellum Punicum historia», «Bonner Dissertation», 1875).

К 6 легионам, с которыми Рим, по словам Ливия, приступил к войне, нужно присовокупить части, занимавшие гарнизонами Сицилию, Сардинию и Иллирию и составлявшие в общем 1–2 легиона, так что в общей сложности Рим имел вооруженного сухопутного войска 34 000 чел.

Что касается комплектования войска после Канн, то здесь сведения у разных источнике различны. Но ошибки нетрудно распознать и выделить.

Ливий (XXII, 57) повествует вначале, что были набраны 4 легиона, большей частью из praetextatis; кроме того, был произведен набор 8 000 рабов. Он говорит также (XXII, 14) о мобилизации 6 000 преступников и несостоятельных должников. Весь набор равнялся бы тогда 7½ легионам, кроме 10 уже имевшихся. Но Ливий (XXVI, 11) говорит, что в следующем году римляне сформировали 6 новых легионов, чтобы довести число всех легионов до 18; спрашивается: откуда же могли они набрать столько мужчин, если в предыдущем году они принуждены были прибегнуть к набору рабов, преступников и несовершеннолетних?

Но если бы эти легионы были действительно сформированы, то римляне имели бы в общем не 18, а 23–24 легиона. Очевидно, эти легионы частично или целиком являются дублетами и заключают в себе те же самые воинские части, которые были сформированы после Канн в 216 и 215 гг.

Порядок, очевидно, был такой: сначала сформировали из заключенных, из оставшихся от предыдущего набора и из претекстатов 2 легиона, потом – еще 2 легиона из рабов. Наконец, последние 2 легиона были набраны лишь в последующем году (в 215 г.) из младшего поколения. Эти легионы молодежи назывались urbanae. В первый год они оставались в городе для обучения и одновременно несли службу столичного гарнизона. Из всех этих легионов Белох считает необходимым вычеркнуть следующие: 1) с 215 г. 1 легион в Сардинии, ибо остров в то время уже не был угрожаем, а 2 легионов там было слишком много; 2) 2 легиона с галльской границы как дублеты (подобные предполагаемые войска считались также при Капуе); 3) legiones urbanae.

Я согласен с ним в первых двух пунктах, особенно во втором, но считаю, что в вопросе о legiones urbanae он не прав. Белох ссылается на Полибия, по словам которого факт угрозы Ганнибала Риму в 211 г. исключает возможность существования в городе постоянного гарнизона. Это верно, но само повествование (IX, 6, 6) носит легендарный характер и, если принять во внимание неоднократные показания Ливия, не может быть обосновано. Штейнвендер (Steinwender, Philologus, т. 39, стр. 527) удачно освещает вопрос о трояком значении legiones urbanae, которые могли быть запасными, гарнизонными или рекрутскими легионами.

После взятия Сиракуз и Капуи – (211 г.) численность армии несколько пала. Старшие призывы были распущены по домам, а некоторые легионы были расформированы. Когда из Испании стал подходить Гасдрубал (207 г.), в легионы снова призвали рабов, но после победы при Метавре численность войска снова понизилась.

Что касается численности римских граждан, то мы имеем, во-первых, оставшуюся перепись, а во-вторых, данные о боеспособных гражданах в 225 г., сохраненные нами Полибием. Исходя из различных выкладок, сделанных на основании этих чисел, я в 1-м издании присоединился к Белоху и в результате пришел к выводу, что военное ополчение составляло не меньше 9,5% всего населения. К этому же выводу пришел Эд. Мейер (Ed. Meyer) в «Conrads Jahrbuchern», т. 70, стр. 59, 1897 г. и в своей статье «Народонаселение в древности» в сборнике «Handworterbuch der Staatswissenschaften». В войне с Ганнибалом, – говорит он, – в течение ряда лет оставались в строю больше 20 легионов, т.е., не считая союзников, по меньшей мере 70 000, или приблизительно 30% всех взрослых мужчин и почти 10% всего свободного населения.

После Мейера впервые приступили к новым изысканиям Ниссен (Nissen, Italienische Landeskunde, т. II, Введение, § 9), где он присоединяется к мнению Моммзена, что оставшаяся нам перепись касается не всего населения, а лишь tabulae juniorum. Это соображение, равно как и другие поправки, приводит Ниссена к убеждению, что во времена Ганнибала население равнялось приблизительно 7 000 000 – цифра, вдвое большая той, какую приводил Белох. В своей статье, появившейся в Клио (т. III, стр. 471, 1903 г.), Белох возражает Ниссену и приводит в защиту своего мнения очень веские доказательства. Он допускает, что население полуострова могло составлять самое большее 5 000 000 душ.

Слабое место Ниссена в том, что он не сумел объяснить разницу между последней республиканской переписью 70/69 г. в 910 000 civium capita и переписью при Августе в 28 г., насчитывавшей 4 063 000.

По Ниссену (стр. 118), в эти 4 000 000 входят все мужчины, достигшие совершеннолетия, затем самостоятельные женщины и состоятельные сироты. Ясно, что данная модификация подсчета не могла удвоить число juniores. Еще меньше можно было покрыть эту разницу естественным приростом и увеличением числа полноправных граждан. Не может быть иного объяснения, кроме объяснения Белоха, по которому со времен Августа перепись охватывала не только мужчин, но и все население⁹. А если оно так и было, то цифровые данные переписи относятся не только к juniores, но и ко всем мужчинам.

При дальнейшем исследовании получившихся противоречий я в одном из пунктов, в котором усомнился уже в 1-м издании и в котором пошел на уступки и Белох, сделал существенные поправки. Дело идет о численной силе римского воинского ополчения, которое я по числу легионов полного состава исчисли для 216 г. в 83 000 сухопутного войска.

Несколько лет спустя после сражения при Каннах такая же приблизительно численность была снова достигнута беспрерывным набором молодежи. В 216 г. Рим имел 18, а в году 212/11-21, если не 23 легиона.

Вначале в своем сочинении «Народонаселение» (стр. 383) Белох считает неоспоримым фактом, что в промежутке 214-203 гг. в строю насчитывалось около 20 легионов. Теперь же, ссылаясь на Полибия (VIII, 3), он утверждает, что эти 20 (или даже 22-23) легионов являются чванливым вымыслом римских летописцев и что Рим имел для военных действий в поле не больше 8 легионов, из которых лишь 4 находились в Италии. Тут Белох, очевидно, сошел с правильного пути. Из слов Полибия ни в коем случае не следует, что Рим имел для военных действий в поле 8 легионов. Он говорит только, что в Италии имелось два войска под предводительством консулов, конечно, при этом он имеет в виду не войско из двух легионов; это совершенно явно из того, что он слово ??????????? относит также к морскому а командованию Публия Сципиона в Испании. Да и как возможно было римлянам взять с 4 легионами Капую, когда Ганнибал, несомненно, после Канн располагал войском в 40 000-50 000 чел. У Ливия числовые данные о легионах основаны на государственных записях, и его сообщение о призыве 212 г., о котором мы ниже будем говорить подробно, имеет несомненную печать достоверности. Но Белох неоспоримо обладает правильным чутьем; с а небольшими поправками его положения вполне приемлемы и могут быть подкреплены другими, весьма полновесными доказательствами.

Если данные о 22 легионах соответствуют действительности, то почему же, спрашивает Белох, Полибий (VIII, 3), говоря о римских вооружениях того времени, не упоминает о числе легионов? Он не делает этого, очевидно, потому, что большая часть этих так называемых легионов представляла собой небольшие части гарнизона, которые только римская любовь к преувеличению могла украсить гордым именем легиона. Для меня нет сомнения в том, что в этой фразе находится ключ к познанию, разрешающему целый ряд трудностей. Прямое доказательство этого дают нам legiones urbanae.

Начиная от 215 до 212 г., Рим ежегодно формировал по 2 легиона из римского же населения. Одновременно они служили гарнизоном столицы; таким образом, число легионов с 14, которые Рим насчитывал в 215 г., дошло до 22. Пополнение войск после сражения при Каннах так истощило резервы, что пришлось призвать и арестованных за долги и рабов. Если же действительно в течение последующих четырех лет римляне ежегодно формировали по 2 легиона, то делалось это, очевидно, за счет последнего призыва молодежи, достигшей 18 лет. Следовательно, римляне призвали юношей того возраста, который по нашим понятиям считается недостаточно окрепшим даже для военной службы, не говоря о боях. Но на практике это было не так. У римлян не было регистрационных книг для рождений, а потому случалось довольно часто, что уклонившиеся от службы уменьшали свой возраст, чтобы еще год или два не подлежать призыву. Власти нашли выход, объявив призывниками даже 17-летних, другими словами, набор производился по наружному виду, и ссылка на свое несовершеннолетие, приводившаяся нередко юношами в возрасте 18–20 лет, не принималась во внимание.

Взрослое мужское население равнялось тогда приблизительно 217 000 чел. Из этого числа нужно исключить 25 000 отложившихся капуанцев. Один возрастной класс 17-летних составляет в Германии 3,13%, во Франции – 2,45% всего мужского населения, перешедшего за 17-летний возраст¹⁰.

Соотношение возрастов в Риме, очевидно, более сходно с соотношением их во Франции, чем в Германии. Если мы контингент 17-летних примем в 2,75%, то он равнялся 6 740 чел. Возьмем для большей уверенности цифры 7 000–7 500. Отсюда исключаются негодные к военной службе. В Германии при нынешнем рекрутском наборе процент годных к военной службе колеблется между 52,7% (1898 г.) и 59,9% (1896 г.). Сюда относится также большое число забракованных вследствие незначительных недостатков. Находясь в запасе, они в случае войны призываются в действующую армию. Число совершенно негодных в последнее десятилетие колебалось между 8,5% (1903 г.) и 6,99% (1904 г.). Перенося данное соотношение на Рим, мы можем считать в призывном году годных рекрут 6 500, вероятно, даже меньше. Отсюда нужно отнять уклонившихся. Ливий говорит (XXIV, 18), будто бы в 214 г. ревизия списков показала, что в течение 4 лет (quadriennio) уклонилось от службы 2 000 чел., причем они не могли сослаться ни на законное освобождение, ни на болезнь. Отсюда видно, что в те времена законное освобождение от службы допускалось не только по болезни; слово quadriennio в связи с позднейшим указанием, обязывающим каждого воина принять участие по крайней мере в 16, а в случае необходимости и в 20 походах, доказывает, что в те времена существовала некая сменяемость. Ниссен был прав, говоря, что семейные льготы имели при рекрутском наборе большое значение, – гораздо большее, чем указывал раньше я.

Увести на войну приблизительно всех мужчин в возрасте от 17 до 46 лет возможно лишь на несколько дней. На каждый из небольших крестьянских дворов, население которых составляло большую часть римских граждан, непременно должен был быть оставлен трудоспособный мужчина или хотя бы на соседнем дворе какой-нибудь родственник, обязанный помогать в хозяйстве. В противном случае наступили бы голод и полный хозяйственный развал. Само собою разумеется, что существовавший порядок был особенно на руку 17-летним. Ведь не было смысла отпускать домой со службы отца, прошедшего воинское обучение, в обмен на 17-летнего сына, помогавшего матери в крестьянском хозяйстве. Иначе взамен опытного воина получили бы обыкновенного рекрута. С точки зрения интересов хозяйства и семьи такой обмен, может быть, и был бы желателен, но он не был в интересах ведения войны. Такого взгляда придерживался и Ливий, говоря (XXV, 3), что в 212 г., кроме двух вновь сформированных городских легионов, было решено произвести дополнительный набор для старших легионов, стоявших в Италии. К такого рода решению могли прийти только в том случае, если бы в предыдущие годы осталась от набранных рекрут значительная часть. Правда, Ливий сообщает нам, что для проведения в жизнь этого проекта прежних рекрут не хватило. Принуждены были призвать не 17-летних, т.е. юношей, хотя не достигших, как они сами уверяли, этого возраста, но вполне годных по наружному виду. Так как пополнение старых легионов, стоявших в течение нескольких лет в боевой готовности, должно было по крайней мере равняться 5 000–8 000 (иначе оно не имело бы никакого значения), то потребность в новых силах была настолько велика, что тут, несомненно, были пущены в ход излишки от предыдущих призывных годов. Таким образом, чтобы получить действительную цифру призывников, нужно от 6 500 имевшихся налицо рекрут сделать еще некоторые отчисления. А так как в двух легионах вместе с конницей нормально считалось 9 000 чел., то отсюда следует, что с самого начала состав легионов был значительно ниже нормального. Кроме того, ввиду молодости рекрут, было очень развито дезертирство. Принимая во внимание все эти данные, мы должны нормальное количество выступивших в поход воинов уменьшить по крайней мере наполовину.

Это положение относится также и к другим легионам. Поскольку Рим привык считать легионом каждую войсковую единицу, хотя бы она при выступлении насчитывала не больше 2 000 чел., то и мы уже не обязаны предполагать в каждом боевом легионе одну и ту же численность. Напротив, мы имеем полное основание значительно преуменьшить число старых боевых частей. Полибий знал, что делал, когда для определения римской боеспособности не брал масштабом число легионов.

Войско, с которым Гасдрубал в 207 г. перешел через Альпы на помощь брату, было не очень велико. Боевая сила Ганнибала также уже значительно ослабла. Почему бы эти два войска так сильно тревожили римлян, если бы последние располагали 20 полноценными легионами? Почему Нерон должен был предпринять свой знаменитый тайный поход на подкрепление Северного войска, если римляне располагали двумя настоящими легионами в Этрурии, двумя – в Риме, одним – в Капуе и кроме действующей армии имелось 2 легиона в Нижней Италии?

Если я раньше полагал, что в 22 легионах насчитывалось около 80 000 чел., то теперь думаю, что это число можно и должно сократить до 50 000–60 000.

Спрашивается только: не следовало ли бы сократить еще больше и те 18 легионов 216 г., о которых определенно сказано, что при главном войске их состав был увеличен на 5 000 чел.?

Конечно, эти легионы гораздо больше приближались к норме, чем легионы последующих лет. В частности 8 легионов при Каннах и оба в Испании имели почти полный состав. Предположить то же самое об остальных 8 легионах нет основания, ибо для поставленных им задач требовались лишь небольшие гарнизоны. Если мы исчисляем основные 10 легионов в 45 000–47 000 чел., то весь боевой состав не превысит 66 000.

Наши исчисления привели нас к следующему результату: боевое напряжение исчисляется в 6,5% численности всего населения, а включая потери – в 7,5%. Раньше мы считали 9,5%, Должен сознаться, что в глубине души я всегда сомневался в этой цифре и привел ее лишь потому, что явных противопоказаний не было. Даже ежегодные 5% после огромных боевых потерь являются таким колоссальным напряжением сил, что могут нас вполне удовлетворить. Становятся понятными жалобы римских граждан, столь часто служащие темой их литературных повествований.

Численное боевое напряжение римских граждан известно нам, как мы показали, довольно хорошо. Но римские граждане составляли лишь третью часть всех свободных граждан союза. Воинская повинность налагалась в таком порядке: в сухопутные войска союзники должны были поставлять несколько большее число, чем римляне, а во флоте составлять значительное большинство флотских экипажей (socii navales). Здесь наши сведения кончаются, и мы не можем сказать, что из этой повинности фактически было выполнено. Часть союзников после Канн перешла прямо к пунийцам. Но и от тех, кто остался верен римлянам, вряд ли можно было ждать такого же напряжения сил, какое мы наблюдаем у римлян; во всяком случае при отпадении стольких союзников вряд ли можно предположить, чтобы ими поставлялась половина каждого войска. Какова фактическая численность римского войска после Канн, мы не знаем, ибо в источниках ничего не сказано о силах не отложившихся союзников. При изучении последующих походов, особенно похода 207 г., – в этом большой пробел.

Примечание к 3-му изданию. Со времени опубликования вышеприведенных выводов рассматриваемая проблема неоднократно подвергалась исследованию, особенно у Беверсдорфа («Die Streitkrafte der Karthager und Romei im 2 pun.». Kriege, Berl. Dissert 1910), Кромайера («Antike Schlachtfelder», III, 476) и у Эд. Мейера (Sitz.-Ber. der Berl. Akad. 1915, 948). По Кромайеру, численность римских граждан значительно возрастает, если принять, что в перепись не вошли мужчины старше 60 лет, и внести некоторые поправки в дошедшие до нас предания. Тем не менее он вполне согласен со мной, что хотя многие из упомянутых Ливием легионы действительно существовали, но состав их был значительно ниже нормального. Его утверждение, что я слишком подчеркиваю разницу между консульскими и гарнизонными легионами, основано на недоразумении; в этом пункте я вполне присоединяюсь к его мнению. Но его предпосылка, что мужчины старше 60 лет не вошли в перепись, мне кажется неверной. Я остаюсь при том же мнении, а именно – что в 216 г. наличность боеспособных граждан была почти совершенно истощена; если и было налицо еще некоторое число годных к войне граждан от 17 до 46 лет, то большинство из них скрывалось, так что даже в случае крайней нужды их невозможно было призвать, и гораздо проще было создать легионы из рабов. Поэтому я остаюсь при прежнем мнении, но делаю уступку: я принимаю во внимание указания Кромайера о зимних отпусках, дававшихся в большом числе даже целым легионам.

Эд. Мейер внес в 1915 г. некоторые поправки в свои положения: он несколько сократил сухопутное войско, но довел силы флота до 18 000, что составляет третью часть римских граждан. Считая цифровые данные слишком высокими и принимая во внимание, что во флоте в те времена национально римским был лишь командный состав, я остаюсь при прежнем расчете: общая численность боевой силы римлян в 216 г. равнялась 66 000, а в последующем не превышала 50 000–60 000.

Английская «United Service Gazette» опубликовала в 1905 г. (№ 3787) статистику английского ополчения при Наполеоне. Она насчитывает в 1805 г. круглым счетом 300 000 при населении приблизительно в 17 000 000. О боевом напряжении народов во время мировой войны официальных данных еще не имеется. Боевые силы немецкого народа приблизительно вдвое превосходят силы Пруссии в 1813 г.

Примечания:

[1] Для флота я этого начисления не делал, так как в то время римские граждане оставались на кораблях в очень небольшом числе; ввиду того что настоящей морской войны не было, можно было (исключая морской легион) вполне ограничиться союзниками и рабами.
[2] Ливий, XXXIV, 50.
[3] Там же, XXXVII, 60.
[4] Я не разделяю взгляда, будто Италия держалась Рима из страха перед дикими галлами, составлявшими большую часть пунического войска. Отпадение союзников в 211 – 210 гг. все возрастало, хотя страх, поскольку он вообще имел место, должен был все усиливаться.
[5] Многочисленные победы, которые, по словам Ливия, римляне якобы одержали над Ганнибалом в период с 216 по 203 г., являются, как метко доказал В. Стрейт (W. Streit) в своем сочинении «К истории Второй Пунической войны в Италии после сражения при Каннах» (Берлин 1887), патриотическим римским вымыслом или, попросту говоря, хвастливыми выдумками. Итог, очень удачно подмеченный Стрейтом, говорит сам за себя: во всех боях, начиная с Канн, Ганнибал должен был бы потерять 120 000 чел. В еще больших боях при Гердонее и Нумистро победа осталась за пунийцами. Якобы большие победы Марцелла при Ноле сводятся к совершенно незначительным стычкам.
[6] Именно так рисует положение уже Полибий (IX, гл. 3 и 4).
[7] «Studi di Sloria antica» pubblicati di Giullo Beloch, т. 1, 34.
[8] «К истории Второй Пунической войны», стр. 35.
[9] В 1-м издании были даны мои возражения Корнеману, пытавшемуся опровергнуть Белоха («Conrads Jahrbuchern», N. F., т. 14, стр. 291, 1897 г.). Я ссылался на непреложные основания (здесь я их не привожу).
[10] По народной переписи 1 декабря 1900 г. число мужчин от 17 до 18-летнего возраста в Германии равнялось 525 582, а число всех мужчин, перешагнувших этот возраст, – 16 806 581 (ср. статистику Германии, т. 150, стр. 118). По народной переписи во Франции в начале 1901 г. число мужчин, перешагнувших за 17 лет и не достигших еще 18 лет 1 января 1901 г., – 330 318, а число всех достигших 17 лет – 13 456 430 (ср. «Resultats statistiques du recensement», 1901, т. IV, стр. 58).

Источник:

Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. «Директмедиа Паблишинг». Москва, 2005.