Замечания на статью «Тактика римской пехоты IV-II вв. до н.э.» (Литсос И.)

За время изучения военного искусства Римской республики и Империи было выдвинуто немало гипотез, касающихся тактики манипулярной (а позднее когортной) фаланги. Многие историки и военные пытались описать действия легиона, однако задача эта далеко не простая, так как требует не только хорошего знания источников, но и определённой теоретической и практической военной подготовки, а также наличия у исследователя здравого смысла и способности к критическому осмыслению произведений античных авторов.

Недавно я прочитал статью, посвящённую этому трудному вопросу, и после ознакомления с гипотезой автора у меня возникли некоторые сомнения по её поводу, которые я и изложил ниже. Я не буду пересказывать текст статьи, так как предполагаю, что заинтересованный читатель сам ознакомится с ней, и начну, так сказать, «с места в карьер».

Автор, обосновывая свою концепцию, приводит для примера таких противников Рима, как сравнительно малоизученные полулегендарные армии вольсков, этрусков, самнитов, вся информация о которых исходит либо из уст малодостоверного Ливия, писавшего когда этих армий не было уже и в помине, либо черпается из данных археологических раскопок, которые не могут быть репрезентативны уже потому, что невозможно решить какие воины были вооружены данным видом оружия, и как они его применяли. Жмодиков пишет, что все эти народы использовали метательное оружие, так как во время раскопок были обнаружены дротики принадлежавшие им. Действительно, трудно найти в истории человечества армию, которая полностью отказалась бы от метательного оружия, но насколько оно было распространено, и как оно использовалось решить сложно. Ничто не заставляет нас отказаться от традиционного представления, что основная масса этрусков была копьеносцами, а дротиками вооружалась лишь часть их воинов. О вооружении самнитов и их способе боя можно судить по экипировке гладиаторов-самнитов: «Самниты, прикрывавшиеся большим щитом в человеческий рост, бились короткими прямыми мечами либо копьями. Кроме того, они были защищены набедренником на левом бедре, а справа зачастую – поножей; нагрудником с поясом и металлическим рукавом на правой руке. Лицо прикрывал большой шлем с прорезями, бросавшийся в глаза своими широкими полями и огромным гребнем с султаном. Всё вместе создавало впечатление великолепного тяжёлого вооружения» (Г. Хёфлинг «Римляне, рабы, гладиаторы»).

Вместо того чтобы делать выводы на основании такой ненадёжной информации не лучше ли воспользоваться для изучения римской тактики теми армиями, которые не только хорошо представлены различными памятниками материальной культуры, но и подробно освещены в литературе, как современниками, так и позднейшими исследователями? Прежде всего, это конечно эллинистические армии, которые являлись одним из главных противников Рима. Эллинистическая организация войск была широко распространена по всему Средиземноморью: Греция, Македония, Эпир, греческие колонии в Италии и Сицилии, государства Диадохов в Азии и, наконец, Карфаген обладали армиями построенными на единых принципах. В этих войсках большая часть пехоты образовывала глубокую фалангу пикинёров или копьеносцев и в бою полагалась на атаку сплочённой массой. Нам совершенно определённо известно, что македонские и греческие гоплиты не использовали широко метательное оружие, так как существуют и описания вооружения тяжеловооружённых воинов и примеры их действий в бою, начиная с Марафона и заканчивая Пидной.

Интересно представить себе к какому результату привело бы столкновение подобной фаланги с римскими легионами пользующимися приёмами предложенными Жмодиковым. Первые 2-3 шеренги гастатов метают по дротику и готовятся к продолжению обычного метательного боя, так как их тактика не предполагает немедленной атаки с мечами. В следующие несколько секунд фаланга эллинистических гоплитов преодолевает те 15-25 м, которые являются действительной дистанцией для метания пилумов, и обрушивается на гастатов. Последние бегут на стоящих сзади принципов, приводят их в замешательство, и противнику, воодушевлённому победой, не составляет труда обратить в бегство и эту полурассеянную линию. Принципы не могут даже метнуть дротики, так как враги идут сразу за гастатами. «Дело дошло до триариев». Потрясённые внезапным бегством через их ряды более чем двух третей армии, в страшной давке, ветераны пытаются, как предписывает Ливий, подняться с колен, кое-как заполнить интервалы и, выставив копья, отразить победоносного неприятеля. Но их слишком мало и уже невозможно изменить ход боя. Опыт десятка походов подсказывает им, что всё потеряно, и триарии устремляются вслед за остальной пехотой. Зрелище бегущих триариев добивает смертельно раненую римскую армию, крики «Триарии отступают! Спасайся кто может! Измена!» рождаются как бы сами собой, немногие манипулы и отдельные центурии всё ещё оказывающие организованное сопротивление начинают разбегаться. Консул, так и не успевший отдать какой-нибудь приказ, убит, знамёна захвачены. Только укреплённый лагерь спасает римлян от неминуемой гибели всей армии.

Что же привело к такому печальному для будущих покорителей мира результату? Во-первых, римская пехота, боевой порядок которой был рассчитан прежде всего на стрелковый бой, полагаясь на пилумы как на своё главное оружием, пыталась остановить вражескую атаку метательным оружием. Во-вторых, имея приобретённую долгими тренировками (подготовка метателей дротиков, способных, в случае необходимости, к ведению рукопашного боя, гораздо сложнее подготовки обычного гоплита), склонность к ведению долгой предварительной перестрелки, римляне оказались не готовы к проведению немедленной встречной атаки, вместо этого гастаты, «как учили», пытались отойти за линию принципов, что невозможно перед лицом атакующего противника.

В очень немногих известных нам сражениях эпохи холодного оружия удавалось остановить с помощью метательного оружия решительно атакующую тяжеловооружённую пехоту. Персы при Марафоне и Платеях, используя луки, которые эффективнее дротиков, не смогли остановить греческие фаланги. Даже при Азинкуре дело дошло в конце концов до рукопашной схватки. Таким образом, если в подобной ситуации обороняющийся не находится на чрезвычайно хорошей позиции или не обладает значительным численным превосходством, он обречён на поражение – стоящие на месте войска будут разбиты наступающим противником. Единственная возможная тактика – немедленная контратака после залпа, но как только начинается рукопашная (вряд ли опытные войска, ищущие решения битвы в ближнем бою, можно прогнать «первым криком») теряет всякий смысл боевой порядок в три линии – специально предназначенный для ведения стрелкового боя. То, что было его преимуществом, становится недостатком – половина войск не может быть задействована в бою, дистанции между отдельными воинами и шеренгами увеличены для того чтобы удобнее было метать дротики, а задние ряды не нажимают на передние. Нам остаётся предположить, что либо римляне побеждали вопреки своей странной тактической доктрине, либо концепция римской тактики Жмодикова не верна.

Я рассмотрел наиболее распространённый тип боя вне укреплений, который предполагает, по крайней мере после сближения противников на небольшое расстояние, активное участие обеих сторон, Жмодиков же делит бой на два типа: римляне обороняются и римляне наступают. Так как он не разъясняет, что имеет в виду, а только описывает римскую тактику, то я предположил, что под оборонительным боем подразумевается занятие римлянами удобной позиции и ожидание атаки неприятеля, а под наступательным обратная ситуация; хотя за рамки этого определения выпадает часто случавшийся встречный бой. Описание тактики римлян в оборонительном бою ещё можно признать более менее соответствующей здравому смыслу, хотя и требующей мощи стрелкового огня сопоставимой с той, которой обладала пехота в XVIII-XIX вв. Однако картина римской атаки полна всевозможных недоразумений: о каком первом натиске может идти речь если легионеры останавливались в 20-25 метрах от противника для метания пилумов, если же они не останавливались, «а врага не удавалось прогнать первым натиском» и «также начинался метательный бой», то неясно каким образом этот бой начинался: толи римляне отступали на необходимое расстояние, а противник безучастно смотрел на это, не предпринимая попыток их преследовать, толи и те и другие, как бы по взаимному согласию, расходились в разные стороны.

Основной источник Жмодикова Тит Ливий делает несколько интересных замечаний о римской тактике в двух местах своей книги: когда он описывает осаду одной из македонских крепостей и в рассказе о сражении при Заме-Нарагарре. В первом эпизоде римлянам удалось создать большую брешь в стене, так что противники бились практически на открытой местности; македоняне построились плотной фалангой, а римляне атаковали их «когортами». Далее, пишет Ливий, бросаемые легионерами дротики не причинили противнику большого вреда, когда же дело дошло до мечей римские воины не смогли прорубиться сквозь лес македонских сарисс и были вынуждены отойти. Необходимо отметить, что македоняне, защищая брешь, ограничивались пассивной обороной, так что казалось бы пришло время римлянам применить свою излюбленную тактику длительного стрелкового боя и лишь после нескольких часов обстрела дротиками атаковать поредевшую, неподвижную фалангу македонян, однако мы видим, что легионеры действуют в соответствии с традиционным представлением об их приёмах ведения боя – метают дротики, а затем атакуют с мечами. Во втором эпизоде, описывая столкновение римской и карфагенской фаланг в битве при Заме, Ливий говорит следующее о римских пехотинцах: они обрушиваются на противника всей тяжестью своего тела и оружия, проталкиваются щитом и плечом, задние шеренги давят на передние; хотя мечи прямо не упоминаются, однако, ясно, что всё это возможно лишь в рукопашном бою с использованием холодного оружия.

Рассказывая о сражениях эпохи покорения Италии римлянами, Ливий пишет о многочисленных рукопашных схватках и о том, что враги не могли устоять перед натиском и мечами римских воинов; в одном бою консул будто бы даже запретил легионерам пользоваться дротиками и приказал встретить врагов обнажёнными мечами. Конечно, подобный приём бесполезен и лишь показывает насколько мало можно доверять Титу Ливию, особенно когда дело касается тактических подробностей. Тем не менее, если всё же использовать данные Ливия, то в них мы найдём многое подтверждающее существующие взгляды на римскую тактику: так в 322 г. в схватке римлян с самнитами обе стороны упорно сражаются, «вросши в землю и напирая щитом… каждый на своём месте»; в другом бою с самнитами легионеры «идут в бой, торопя знаменосцев, а чтоб не было задержки, когда, сойдясь с врагом, должны будут бросить дротики и уже после браться за мечи, они, будто по условному знаку (мы понимаем, что и на самом деле по условному знаку, а точнее по команде центурионов), разом пускают дротики и, обнажив мечи, бегом кидаются на неприятеля»; в сражении с этрусками у Вадимонского озера «никто даже не стал метать дротики: бились сразу мечами». Упомянув столкновение с кельтиберами в сильно пересечённой местности Жмодиков несколько исказил смысл слов Ливия: видимость на поле боя не была столь ограничена – наступавший строй римлян кельтиберы заметили на расстоянии одной мили – бугры и кусты мешали лишь сохранять строй, но не препятствовали использованию метательных снарядов. Вот что пишет об этом Ливий: «Едва солдаты вышли за вал, как римляне пустили в них дротики; испанцы пригнулись, закрывшись щитами, затем распрямились, чтобы метнуть свои. Римляне, как обычно, приняли дротики на сомкнутые щиты, затем сошлись грудь с грудью с врагом и стали биться мечами. Кельтиберам, привыкшим в бою перебегать с места на место, трудно пришлось на неровном поле…, а римлянам, приученным сражаться не сходя с места, бугры не мешали; правда впадины и кусты не позволяли держать строй – биться приходилось один на один, или попарно. Бежать отсюда кельтиберам было трудно, и римляне могли резать их словно связанных». Таким образом, стороны, если бы этого требовали их тактические доктрины, были в состоянии вести обычный стрелковый бой – строй против строя, однако, обменявшись залпами, римляне и кельтиберы сошлись в рукопашную. Во время 3-й Македонской войны Эмилий Павел планировал одно из нападений, исходя из того, что противник (македонские наёмники): «впотьмах… не сможет целиться и окажутся бесполезными все его дроты и стрелы, а в рукопашной схватке дело решает меч, и тут римский воин всегда выйдет победителем».

Войска латинов использовали римскую тактику, оружие и боевой порядок. Поэтому во время сражения с римлянами, как пишет Ливий, солдат должен был сражаться с солдатом, а центурион с центурионом, так как манипулы противников были развёрнуты точно друг против друга. Один из римских центурионов, человек пожилой и опытный, давно знал своего будущего противника – центуриона латинов, который был молодым и сильным воином. Так как в бою, пишет Ливий, их встреча была неминуема, то римлянин, не надеясь на победу в поединке, поставил на своё место молодого помощника, который и убил латина. В стрелковом бою фаланги против фаланги, как его описывает Жмодиков, даже представление о подобном поединке было бы невозможно, так как воины не могли выбрать себе отдельного противника из толпы врагов и вести с ним стрелковую дуэль в стиле снайперов XX века.

Рассказывая о сражении при Тразименском озере Ливий пишет: оно началось так быстро, что римляне не успели построиться и выхватить мечи; следуя логике Жмодикова нужно предположить – Ливий считает, что легионеры не пользовались дротиками (в данных Ливия о смерти консула Гая Фламиния в этом бою существует определённое противоречие: если в самом описании битвы говорится, что он был убит всадником – инсубром, вооружённым копьём, то в одной из своих речей во время осады Нолы Ганнибал спрашивает ветеранов о солдате, который стащил Гая Фламиния с коня и отрубил ему голову, т.е. скорее всего был пехотинцем). Далее, в описании битвы при Каннах, Ливий, рассказывая о вооружении испанских и галльских пехотинцев, ничего не упоминает о дротиках, которым несомненно посвятил бы несколько слов играй они столь важную роль в бою, зато, вслед за Полибием, подробно описывает мечи этих воинов.

Конечно, в столкновениях с многочисленными легковооружёнными галлов и испанцев, которые избегали рукопашных и применяли тактику пельтастов – атака и быстрый отход, легионеры активно использовали метательное оружие, так как не могли угнаться за более быстрым противником. Рассказывая о походе в Испанию, Цезарь упоминает, что расквартированные там легионы усвоили тактику местных племен, т.е. тактику лёгкой пехоты: они быстро наступали рассыпным строем, удобным для использования метательного оружия и также быстро отступали перед атаками когорт Цезаря, которые продолжали действовать в сомкнутых рядах. Благодаря такой тактике противникам Цезаря удавалось довольно долго держаться против его легионов.

В описаниях сражений с нумидийцами при Руспине и с эбуронами в Галлии Цезарь указывает, что легионеры не могли довести дело до рукопашной, так как подвижные нумидийцы и галлы уклонялись от их атак и забрасывали отдельные атаковавшие когорты дротиками; оба эти сражения были проиграны римлянами. В битве же с германцами Ариовиста, которые сами предпочитали ближний бой, обе стороны атаковали друг друга так стремительно, что не успели бросить дротики.

В сражении при Каннах римляне увеличили глубину манипул; в таком строю люди, стоящие в задних шеренгах, лишаются возможности метать дротики (это могут делать лишь первые 2 или при очень свободном построении – 3 шеренги, так что даже при обычном римском развёртывании в 6-8 шеренг половина людей оказывается не у дел), зато достигается увеличение силы натиска пехотной фаланги, на что и рассчитывали римляне, надеясь прорвать центр карфагенян прежде чем конница на флангах будет разбита. Вообще то, что римляне были, как правило, слабее эллинистических армий в отношении конницы, заставляло их искать быстрого решения сражения в центре, до того как слабость конницы поставит пехоту под угрозу фланговой атаки. Затяжной бой метательным оружием меньше всего подходит для достижения этой цели. В сражении при Фарсале легионеры Цезаря стремились как можно скорее сблизиться с пехотой Помпея, так как конница последнего была значительно сильнее, пехоту свою Помпей намеренно удерживал от схватки. Цезарь же планировал связать легионы Помпея рукопашным боем, чтобы в случае успеха выделенных Цезарем на фланг когорт, помпеянцы не могли парировать фланговый удар перестроением задних линий.

В подробном описании этого эпизода Цезарем, упоминается, что расстояние между армиями было как раз достаточное для взаимной атаки. Помпей приказал своим солдатам не идти навстречу легионерам Цезаря, рассчитывая, что те, пробежав двойное расстояние, расстроят свои ряды и его пехота сможет атаковать их сомкнутым строем, кроме того, он полагал, что лучше, если его пехотинцы не будут двигаться навстречу неприятельским залпам, а стоя на месте в строю обстреляют расстроенные порядки Цезаря. Из этого мы можем заключить, что имеется в виду как рукопашный бой, так и стрелковый, но рукопашный поставлен по значимости на первое место, так как во время перестрелки сохранение сплочённых рядов не так важно, но в столкновении двух фаланг оно приобретает решающее значение.

Вообще всё рассуждение Цезаря можно рассматривать как опровержение взглядов Жмодикова на действия пехоты в сражении при Фарсале. Ведь тот естественный подъём духа, который возникает у солдат при движении вперёд и который упоминает Цезарь, важен лишь когда гоплиты обрушиваются на противника, в то время как для ведения боя пилумами они должны были бы остановиться. Бег перед атакой, о котором Цезарь пишет как о стандартной практике (и та и другая сторона ожидали, что противник пробежит свою часть разделяющей их дистанции) и приобретаемый в результате шоковый эффект, имеют смысл только если дело доходит до рукопашной. Вероятно, быстро преодолевая эти несколько десятков шагов, легионеры должны были метнуть по дротику (так как неясно каким образом римляне могли бы одновременно держать щит за горизонтальную планку и нести более одного дротика) и сойтись в рукопашную. Слова Цезаря о том, что они выхватили мечи как он приказывал можно рассматривать либо как фигуру речи, либо как указание на то, что Цезарь, в отличие от Помпея, стремился скорее начать пехотный бой. Наконец, если расстояние между армиями было как раз достаточное для взаимной атаки, и обе стороны должны были его пробежать навстречу друг другу (в действительности легионеры Цезаря прошли двойную дистанцию и вступили в ближний бой), то посередине они бы неминуемо встретились. Где же место для того упорного стрелкового боя, о котором говорит Жмодиков?

Коснёмся вопроса о перевооружении Ганнибалом африканской пехоты по римскому образцу. Мы знаем, что карфагенские гоплиты использовали ту же тактику, что их «коллеги» по всему Средиземноморью (карфагеняне без всяких затруднений пополняли свои фаланги греческими и македонскими наёмниками, также и Полибий говорит об этом вполне определённо). Неужели мы можем поверить, что великий полководец сделал ударную часть своей пехоты на длительное время небоеспособной? Ведь для того, чтобы превратить фалангитов в воинов, придерживающихся совершенно иной тактики, мало простого перевооружения, нужно обучить их новым построениям и перестроениям, новому способу ведения боя, изменить организацию, наконец, переучить офицеров. Неужели Ганнибал, который и так обладал несомненным преимуществом в полевых сражениях, отказался от надёжной и проверенной тактики своей пехоты и решился на смену доктрины находясь посреди вражеской страны, ожидая в любой момент нападения врага? Логичнее предположить, что основа тактики обеих армий была схожей и вооружение пехотинцев римскими щитами и мечами не имело слишком большого значения, изменив форму, но не тронув содержание.

Вряд ли Полибий, писавший для незнакомых с римским военным делом греков, не отметил бы такой своеобразный и отличный от греческого способ ведения боя, если бы он имел место. Предположим, что сам Полибий не участвовал в полевых сражениях, и никто из римлян не посвящал его в особенности римской тактики (что, впрочем, весьма сомнительно, так как в окружении Сципиона, как это всегда бывает в среде старших офицеров, наверняка велись дискуссии о тех или иных тактических приёмах), но и тогда во время осады Карфагена должны были иметь место вылазки и столкновения в поле, где Полибий был свидетелем действий легионеров.

Римский щит, scutum, был введён в войсках вместо круглого щита, бывшего в употреблении до этого. Полибий действительно пишет, что железная пластина в центре щита служила для отражения камней, сарисс и других метательных снарядов (видимо под сариссой имеется ввиду дротик, так как в тексте речь идёт о метательном оружии). Конечно, отражать небольшой пластиной в центре тяжёлого щита летящие снаряды практически невозможно, но всё же она должна была иметь какое-то практическое значение, например прикрывать кисть руки от сильных ударов. Впрочем, Полибий тут же добавляет, что для отражения ударов мечей края щита обивались железной полосой, которая бесполезна в стрелковом бою. Эту информацию подтверждает и Плутарх, который пишет, что подобные обитые железом щиты были введены, для защиты от галльских мечей.

Из Плутарха можно привести многочисленные примеры тактики римлян. Из жизнеописания Камилла: «Наконец, Камилл ввёл в дело тяжёлую пехоту. Галлы подняли свои мечи и быстро напали на римлян, которые встретили их копьями, подставляя под удар части тела, защищённые железною бронёй… римляне пустили в ход мечи. Первые ряды галлов понесли страшные потери, – остальные ударились в беспорядочное бегство». Из «Пирра»: «Римляне… встретили противника на равнине лицом к лицу, стремясь скорее отбросить тяжёлую пехоту… Римские воины упорно бились мечами против сарисс…». Из «Мария»: «Марий разослал во все стороны начальников с приказом твёрдо стоять на месте и, когда неприятель окажется в пределах досягаемости, забросать его копьями, а затем пустить в ход мечи и сталкивать врагов щитами: покатое место лишит их удары силы и расшатает сомкнутый строй… римляне принимая и отражая натиск рвавшихся вверх варваров, стали сами понемногу теснить противника…». Из «Эмилия Павла»: «Когда сражение началось, Эмилий увидел, что македоняне уже упёрли наконечники своих копий в щиты римлян, так что стало невозможно близко подойти к ним с мечами… Римляне не могли прорвать фалангу… Они пытались рубить копья мечами или отталкивать щитами или опускать вниз руками; а македоняне, держа свои сариссы обеими руками, пронзали сквозь доспехи тех кто вставал у них на пути, ни щит ни панцирь не могли сопротивляться силе этого оружия… некоторые были готовы бежать, остальные не желали вступать в бой с фалангой, в которой они не могли проделать брешь, как в неприступном палисаде из длинных копий, которые везде встречали атакующего… Теперь когда битва дошла до поединков отдельных воинов или небольших отрядов, македоняне напрасно наносили удары по длинным и прочным щитам своими маленькими мечами, в то время как их маленькие щиты не выдерживали веса и силы римских мечей, которые пронзали доспехи и тела». Приведённый рассказ о сражении при Пидне базируется в частности на воспоминаниях участника битвы Посейдония.

У нас сохранились и свидетельства римлян, которые сами принимали участие в войнах. Гай Салюстий Крисп, написавший «О заговоре Катилины», «Югуртинскую войну», «Историю» и другие работы, осуществлял командование войсками Цезаря действовавшими против сторонников Помпея в Иллирике, участвовал в операциях в Африке, а впоследствии управлял этой провинцией, имея в своём распоряжении три легиона. Его трудами пользовался и Плутарх в своих «Жизнеописаниях». В сочинении «О заговоре Катилины» Крисп так описывает столкновение двух римских армий, состоящих из пехоты: «Сблизившись настолько, чтобы лёгковооружённые смогли завязать сражение, противники с оглушительными криками сошлись, подняв знамёна; солдаты бросают копья, пускают в ход мечи. Ветераны, вспомнив былую доблесть, ожесточённо теснят врагов в рукопашной схватке; те храбро дают им отпор, сражаются с величайшим пылом». В конце боя Катилина погибает, заколотый в толпе врагов. Как мы видим, происходящее вполне совпадает со сложившимися представлениями о римской тактике. В «Югуртинской войне» Крисп пишет, что римские солдаты «были беспомощны в этой беспорядочной битве, получая удары лишь издали и не имея возможности нанести ответный удар или сразиться в рукопашную», то есть легионеры не могли в стрелковом бою бороться с вооружёнными дротиками нумидийцами.

Римский пилум существенно отличался от остальных видов дротиков. Его длина (около 2 м) и вес (в республиканские времена до 2,5 кг, в Империи пилум стал тяжелее) были значительно больше чем у обычных метательных копий. Сохранившиеся памятники показывают нам легионеров вооружённых одним видом пилума, который в современной науке называют тяжёлым. Если мы обратимся к свидетельствам Вегеция, подчёркивавшим различие между легионерами – вооружёнными пилумами и варварами-щитоносцами – использующими по два – три обычных дротика, а так же вспомним, что на дошедших до нас изображениях времён Принципата и ранней Империи легионеры всегда вооружены одним пилумом, в то время как воины вспомогательных отрядов несут по несколько дротиков, то можно считать доказанным, что легионеры пользовались в полевых сражениях именно тяжёлым пилумом. Невероятно, чтобы постоянно изображали дротик, имеющий лишь такое ограниченное применение как защита укреплений, в то время как оружие для полевых сражений было бы обойдено вниманием (вообще невозможно, чтобы воин предназначенный прежде всего для стрелкового боя имел на вооружении лишь один дротик). Из-за своих размеров пилум уступал обычным дротикам в дистанции броска (15-25 м для пилума и 35-50 м для обычного дротика). Поэтому легионеры не могли вести на равных бой против лёгковооружённых использовавших обычные дротики и нуждались в поддержке собственных вспомогательных отрядов, которые были вооружены дротиками, наиболее подходящими для ведения стрелкового боя (благодаря дальности полёта и тому, что лёгковооружённый солдат мог нести несколько подобных снарядов).

Тактика, описанная Жмодиковым, была бы неэффективна как против тяжеловооружённой пехоты, так как дротиками римляне не могли остановить или даже задержать атаку гоплитов, а манипулярный боевой порядок, по мнению Жмодикова, не рассчитан на рукопашную, так и против лёгкой пехоты, так как пельтасты, быстро перемещаясь в рассыпном строю, используя каждую складку местности и поражая противника дротиками с расстояния превосходящего дальность полёта пилума, получали преимущество над легионерами, вынужденными держаться у своих знамён.

Эволюция римской тактики по Жмодикову выглядит также неубедительно. Все источники сходятся в том, что легионеры изначально были вооружены копьями, а затем перешли на пилумы. Причём этот переход не был всеобщим и необратимым, триарии долгое время продолжали носить копья, а иногда даже гастаты пользуются копьями во время Пунической войны. Традиция приписывает переход от копий к пилумам, той же необходимости борьбы с галлами: «Для нас была сделано оружие лучшее чем то, которым владеют варвары – нагрудники, шлемы, поножи, мощные щиты, которые защищают наше тело целиком, обоюдоострые мечи и вместо копья дротик – снаряд уклониться от которого невозможно» (Дионисий Галикарнасский XIV, 9). Вообще описания сражений с галлами так противоречивы, что из них едва ли можно что-нибудь извлечь для истории военного искусства. Так как в одном месте автор может утверждать, что галлы из-за отсутствия защитного вооружения были особенно уязвимы для дротиков, а в другом писать, что римляне вооружили гастатов вместо дротиков копьями триариев, чтобы парировать удары галльских мечей. Ясно одно – в дошедших до нас письменных источниках римская фаланга на заре своего существования вооружена копьями, что естественно для слабо подготовленной пехоты, которой часто приходилось иметь дело с конными атаками, а также при нехватке хорошего железа для изготовления мечей. Резкий переход от тактики ближнего боя копьями к длительным перестрелкам, кажется мне маловероятным, особенно в гражданском ополчении, тем более что копья ещё долгое время после этого оставались в ходу. Я бы скорее предположил, что меч и scutum сменили копьё и круглый щит, а пилум должен был усилить их действие. Сами римляне считали щит и меч главными, называя Фабия Кунктатора щитом, а Марцелла мечом Рима.

Коснёмся вопроса о пополнении «боезапаса» легионерами в бою. Так как мы знаем, что легионеры носили в бою лишь один пилум, то ведение длительного стрелкового боя было для них невозможно (вообще следует очень осторожно относиться к рассказам о продолжительных боях, так например Геродот пишет, что рукопашная схватка при Платеях была долгой, также многие другие авторы говорят о многочасовых столкновениях, хотя, как правильно отмечает Жмодиков, мы знаем, что рукопашный бой не может продолжаться длительное время). Жмодиков предлагает три решения данной проблемы:

1) Задние шеренги передают пилумы передним;

2) Воины подбирают снаряды «усеивавшие» землю;

3) Дротики подносят из лагеря.

Первый способ чем-то напоминает идею времён Наполеона о передаче заряженных ружей из задних шеренг в передние. От неё пришлось отказаться, так как в бою внимание солдата слишком отвлечено происходящим перед его глазами, и ему сложно перехватывать оружие у стоящих сзади, тем более если это легионер-ополченец, который пытается защититься щитом от вражеских стрел и дротиков. Такому способу использования пилумов задних шеренг противоречит и указание воинам диктатора К. Сульпиция: шеренги должны метать дротики поочерёдно, сначала первая бросает пилумы и приседает на колено, то же самое проделывают вторая и остальные шеренги до четвёртой, после чего легионеры должны броситься в атаку с мечами.

Второй способ ещё менее вероятен чем первый: для того чтобы подобрать дротик, солдат должен покинуть ряды и на время стать мишенью для противника, к тому же лишившись прикрытия щитов товарищей. Такого самопожертвования трудно ожидать даже от ветерана; наоборот во время обстрела легионеры старались сомкнуть ряды, образуя стену из щитов, а задние шеренги поднимали щиты над головой, чтобы прикрыться от навесных выстрелов. Крайним проявлением этой тенденции стала «черепаха». К тому же сам Жмодиков приводит цитату из Ливия о том, что римляне в бою малоподвижны, в то время как для подобных действий больше всего требовалась бы быстрота и ловкость. Так что если в промежутке между боями такое перевооружение и осуществимо, то в ходе перестрелки невозможно.

Третий способ не упоминается в источниках, кроме того римские лагеря часто находились довольно далеко от поля сражения, а учитывая интенсивность расходования дротиков в продолжительной перестрелке, для пополнения запасов требовалась бы целая армия рабов, возможно на повозках, непрерывно снующих взад и вперёд.

Таким образом на основании теоретических рассуждений и приведённых примеров из боевой практики и творчества римских писателей мы можем считать гипотезу о «легионерах-стрелках» недостоверной и вступающей в противоречие со всеми источниками, касающимися данного вопроса.

Источник:

Литсос И.
Оригинал публикации: www.xlegio.ru